Трагедия в ущелье Шаеста

«Когда за чеченцем захлопнулась дверь, наступила гнетущая тишина. И вот только в эти минуты я по-настоящему ощутил весь ужас своего положения, всю безысходность создавшейся ситуации, всю бессмысленность и безответственность своего поступка. Страх, отчаяние, ощущение бессилия, все навалилось разом. Подозреваю, что именно этого состояния и ждали оперативники, потому что в те минуты я сделал многое, чего в обычном расположении духа делать бы не стал. Не знал я и того, что ведут такие дела только следователи прокуратуры. Поэтому, когда один из милиционеров назвался следователем, я легко поверил. Сказал же мне он вот что: «Ты нормальный парень, служил, воевал, семья хорошая. Ну, пристрелил подонка, считай, сделал нашу работу, мы не хотим тебя сажать. Да, собственно, и нет у нас на тебя ничего. Но вот посмотри, у меня на руках постановление на обыск квартиры твоих родителей. Вдруг мы там найдем что-нибудь компрометирующее тебя? Получится очень неприятная ситуация – и тебе мы помочь не сможем, и твои родители окажутся замешаны. Давай мы сейчас поедем с тобой, ты нам отдашь пистолет, а мы его уничтожим. И тебе спокойно, и нам. Мы будем уверены, что ты больше ни в кого не пульнешь».

О законности обыска в пустующей квартире родителей Мадьяр не задумывался, а тайник вообще находился за ее пределами, на лестничной клетке. Но оперативники были русскими ребятами, и Мадьяр, приговоренный «чеченским законом» к смерти, поверил в соплеменников. Протокол об изъятии оружия стал основным документом обвинения. Кстати, к немалому удивлению, единственный свидетель, брат убитого, на очных ставках упорно не узнавал Мадьяра. А потом завертелись шестерни в скучном движении от допросов до приговора и кассационной жалобы…

Статья и срок – четырнадцать лет – давали возможность на известное уважение при первом знакомстве, а потом вступали в силу законы тюрьмы, утверждающие силу, коварство, изворотливость. А чем они плохи? Оглянитесь, господа: успешная земная жизнь крепко связана именно с этими качествами. Выходит, что Мадьяру просто пришлось по-настоящему учиться выживать не столько в тюрьме, сколько в обществе. Тут сам термин коварен! Русское слово «общество» туманно и неточно характеризует смысл явления, не в пример родственному украинскому, не говоря уже о западноевропейских языках!

После полугода отсидки неподалеку от Воронежа Мадьяр как сомнительный элемент был этапирован в исправительно-трудовое учреждение по соседству с Чечено-Ингушской АССР. Так раньше она называлась. Сомнительность заключалась в том, что в сугубо «красной» воронежской зоне он так и не стал «общественником». Не то чтобы его тянуло в «отрицалово», но срок был настолько внушителен, что в калейдоскопе внешних перемен заставлял крепко думать о будущем. И тот факт, что он теперь находится в двух часах езды от Грозного, тоже «имел место быть»! В те годы чеченцы слов на ветер не бросали и законы кровной мести были куда как крепки. Это нынче у каждого в глотке кровь – не отплеваться. И если всем и каждому отмщением воздавать, то получится сущий Омницид Холокостович Геноцидов. Клин клином вышибли!

АРМАТУРА

Новая зона жила по законам, которые трудно было назвать воровскими. Скорее бурда, замешанная на зоологическом национализме. Кроме того, Мадьяр обратил внимание на интересную особенность: практически все «самые блатные», хранители воровских порядков имели в «послужном списке» 117-ю статью (изнасилование). Всякий раз, узнавая, что «взлом лохматого сейфа» значится среди деяний очередного «смотрящего», Мадьяр задавался вопросом: то ли в Дагестане острый дефицит доступных женщин, то ли изнасилование здесь признается поводом для особой гордости?

По-особому здесь строились и отношения с администрацией, на которую тоже оказывал влияние национальный и земляческий фактор. Дагестан – небольшая республика, помимо прямых родственных связей у всех сотрудников колонии были земляки, односельчане, однокашники и т. д. А отказать в просьбе земляку – немыслимое и даже опасное дело! Вот и бурлил невероятный котел с варевом из служебного долга, животного национализма, кумовства, коррупции, злобы и страха.

Мадьяр быстро сообразил, что ему предстоит жесточайшая борьба за возможность просто досидеть до конца своего срока. Тот факт, что ему повезло с работой, моментально вызвал общее неудовольствие. А всего-то – старый русский майор, производственник, определил его в ремонтники, убедившись в наличии некоторых технических знаний.

Мадьяр готовился к разборкам и, зная, где они совершаются, сделал «закладку» – утопил в куче песка пару обрезков арматуры. Когда же жизнерадостные даргинцы докопались до него по какому-то несущественному поводу, то он, не отвечая на словесный понос, медленно и, казалось, обреченно пошел к традиционному месту «стрелок» между двумя цехами.