Тотем и табу

Дабы признать верными эти выводы (пренебрегая возможными допущениями), достаточно согласиться с тем, что объединившиеся братья-бунтари находились во власти тех же противоречивых чувств к отцу, какие возможно обнаружить у каждого из наших детей и у наших невротиков, подверженных влиянию амбивалентного отцовского комплекса. Они ненавидели отца, который стоял непреодолимым препятствием на пути удовлетворения стремлений к власти и сексуальных влечений, но в то же время они любили его и восхищались им. Устранив отца, утолив свою ненависть и осуществив желание отождествиться с ним, они должны были ощутить былую привязанность[254]. Отсюда возникает раскаяние, приходит осознание вины, совпадающее с раскаянием всего сообщества. Мертвый становится сильнее, чем был при жизни; так часто происходит и в современном мире. Прежде он многому мешал своим существованием, но теперь сыновья сами себе это многое запрещают, попав в психическое состояние хорошо известного нам из психоанализа «отложенного послушания». Они отменили свой поступок, запретив убийство тотема, который как бы замещает мертвого отца, и отказались от плодов деяния, отвергнув освободившихся женщин. Так из осознания вины создаются два основных табу тотемизма, которые должны поэтому совпасть с обоими вытесненными желаниями эдипова комплекса. Кто поступал наоборот, тот обвинялся в двух главных преступлениях, составляющих предмет заботы первобытного общества[255].

Табу тотемизма, с которых начинается человеческая нравственность, психологически неравноценны. Одно из них, необходимость щадить животное-тотем, опирается всецело на чувственные мотивы (отец же устранен, в реальности ничего уже не исправить). Зато другое табу, запрет инцеста, зиждилось на крепком практическом основании. Половая потребность не объединяет, а разъединяет мужчин. Если братья заключили союз для того, чтобы одолеть отца, то по отношению к женщинам каждый оставался соперником другого. Каждый, как отец, хотел владеть женщинами для себя, а в борьбе всех против всех новая организация общества обречена на гибель. Самых сильных, кто мог бы с успехом взять на себя роль отца, ведь несколько. Значит, братьям, если они хотели жить вместе, не оставалось ничего другого, кроме как – быть может, после сильного кризиса – установить инцестуозный запрет, благодаря которому все они одновременно отказывались от желанных женщин, ради кого прежде и стремились устранить отца. Так они спасали общественное устройство, придававшее им сил и основанное на гомосексуальных чувствах и проявлениях, которые могли развиться у них за время изгнания. Может быть, именно это положение составляло зародыш открытого И. Я. Бахофеном[256] матриархального права, а впоследствии оно сменилось патриархальным семейным укладом.

С другой стороны, претензия тотемизма на право считаться первой попыткой создания религии опирается на табу, оберегающее жизнь животного-тотема. Сыновьям животное-тотем кажется естественной и ближайшей заменой отца, но в навязанном им обращении с этим животным проявляется нечто большее, нежели потребность дать выражение своему раскаянию. Посредством замены отца пытаются успокоить жгучее чувство вины, осуществить своего рода примирение с отцом. Тотемическая система есть как бы договор с отцом, который обещал все, чего могла желать детская фантазия, – защиту, заботу и снисходительность, а сыновья взамен брали на себя обязанность печься о его жизни, то есть не повторять деяния, которое свело в могилу их настоящего отца. В тотемизме вдобавок содержалась и попытка оправдаться: «Если бы отец поступал с нами так, как поступает тотем, то у нас никогда не появилось бы искушения его убить». Следовательно, тотемизм способствовал тому, чтобы представить обстоятельства в ином свете и содействовать забвению события, которому он был обязан своим возникновением.

При этом создавались черты, определявшие впоследствии характер религии. Тотемическая религия возникла из осознания вины сыновей, была обусловлена желанием успокоить совесть и умилостивить оскорбленного отца «отложенным послушанием». Все последующие религии сводились к стремлению решить ту же задачу – различными способами, в зависимости от состояния культуры, в котором они предпринимались, и от путей осуществления; но все они преследовали одну и ту же цель, были реакцией на великое событие, с которого началась культура и которое с тех пор не дает покоя человечеству.