Тотем и табу

Если рассматривать вытеснение влечений как мерило достигнутого культурного уровня, то приходится согласиться, что и в период господства анимистической системы здесь наблюдались некоторые успехи, но их совершенно несправедливо недооценивают из-за суеверной мотивировки. Когда мы слышим, что воины дикого племени скрупулезно блюдут целомудрие и чистоту, ступая на тропу войны, невольно напрашивается объяснение, что они «уничтожают или прячут шелуху и другие пищевые отбросы, чтобы враги не обнаружили их и не воспользовались ими для того, чтобы их погубить» («Золотая ветвь»), а по поводу воздержания следует допустить аналогичную суеверную мотивировку. Тем не менее факт инстинктивного отказа от удовольствий не подлежит сомнению, и все становится понятнее, если признать, что воин-дикарь налагает на себя такие ограничения для равновесия – ведь он намерен в полной мере предаться обычно запретному удовлетворению жестоких и враждебных душевных порывов. То же самое верно для многочисленных сексуальных ограничений в пору тяжелого и ответственного труда (там же). Пусть для объяснения этих запретов принято ссылаться на магические зависимости, совершенно очевидно, что благодаря отказу от удовлетворения влечений можно обрести большую силу, да и гигиенической причиной запретов, помимо магической рационализации, пренебрегать тоже неправильно. Если мужчины дикого племени отправляются на охоту, рыбную ловлю, на войну, на сбор ценных растений, то оставшиеся дома женщины подчиняются многочисленным ограничениям, и этому гнету сами дикари приписывают действующее на расстоянии симпатическое влияние на успех предприятия. Не составляет хлопот сообразить, что таким действующим на расстоянии фактором являются мысли мужчин о доме и что за этой маской скрывается верный психологический взгляд: воины лишь тогда проявят лучшие свои умения, когда будут спокойны за участь оставшихся без присмотра жен. В других случаях прямо, без всякой магической мотивировки, заявляется, что супружеская неверность жены повлечет за собой неудачу в свершениях покинувшего дом мужа.

Бесчисленные предписания табу, которым подчиняются женщины дикарей при менструации, мотивируются суеверным страхом крови – и, не исключено, вполне им объясняются. Но было бы ошибкой не учитывать тот факт, что в данном случае этот страх крови служит еще эстетическим и гигиеническим целям, которые должны во всех случаях кутаться в магическую мотивировку.

Мы не скрываем от себя, что подобными объяснениями рискуем вызвать упрек в приписывании нынешним дикарям утонченности душевной деятельности, далеко превосходящей всякую реальность. Но полагаю, что с психологией этих народов, оставшихся на анимистической ступени развития, дело может обстоять так же, как с душевной жизнью ребенка, которую мы, взрослые, не понимаем и богатство и утонченность которой поэтому значительно недооцениваем.

* * *

Хочу напомнить еще об одной группе предписаний табу, пока не получившей объяснения, хотя эта группа допускает хорошо знакомое психоаналитику истолкование. У многих диких народов существует запрет при различных обстоятельствах держать в доме острое оружие и режущие инструменты. Фрэзер указывает на германское суеверие – мол, нельзя класть нож острой кромкой лезвия вверх, иначе Бог с ангелами могут пораниться. Не просматривается ли за этим табу практика известных «симптоматических действий», для выполнения которых вследствие бессознательных и злостных душевных порывов могло быть пущено в ход острое оружие?

Очерк четвертый Возвращение тотемизма в инфантильном возрасте

Нет оснований опасаться того, что психоанализ, впервые открывший факт постоянного и избыточного обусловливания психических актов и состояний, поддастся искушению заявить – дескать, происхождение столь сложных явлений, как религия, сводится к некоему единственному источнику. Если по необходимости (а таковая действительно существует) психоанализ станет настаивать на признании какого-то одного источника, это вовсе не означает, что указанный источник единственный или что ему принадлежит первое место среди совокупности действующих факторов. Лишь в синтезе различных областей исследования возможно выявить относительное значение описываемого на этих страницах механизма в происхождении религии; но такая задача превосходит как средства, так и намерения психоаналитика.

I