Тотем и табу

У маори всякий, кто прикасался к трупу или принимал какое-либо участие в погребении, считается крайне нечистым, ему почти запрещается общение с соплеменниками – он, так сказать, подвергается бойкоту, не смеет входить ни в один дом, не может приблизиться ни к какому человеку или предмету без того, чтобы не заразить их своей нечистотой. Более того, он не должен касаться пищи, его руки вследствие нечистоты становятся фактически бесполезными. «Еда ставилась для него на землю, он должен был садиться или становиться на колени и со сложенными за спиной руками, как мог, поедать ее. В некоторых случаях его кормление возлагалось на другого человека: последний старался, протянув руку, делать свое дело так, чтобы не дотронуться до табуированного. Впрочем, кормящий могильщика в свою очередь был подчинен массе строгих запретов, почти таких же обременительных, как те, которые налагались на могильщика. Почти во всяком большом селении был свой опустившийся бедняк, который добывал себе скудное пропитание обслуживанием табуированных людей» («Золотая ветвь»). Такому человеку единственному разрешалось «на расстояние протянутой руки приближаться к тому, кто отдавал умершему последний долг уважения и дружбы. А когда срок изоляции подходил к концу и могильщик готов был вновь вернуться к своим соплеменникам, посуда, которой он пользовался в заточении, разбивалась вдребезги, носимая им одежда выбрасывалась, чтобы заразная скверна не распространялась на других» (там же).

Табу на телесные контакты с мертвыми одинаковы по всей Полинезии, Меланезии и для части Африки; их неотъемлемый признак – запрет на прикосновение к пище и проистекающая из него необходимость, чтобы человека, имевшего дело с трупом, кормили другие. Примечательно, что в Полинезии (или, может быть, это верно только для Гавайев) таким же ограничениям подвержены цари-жрецы при выполнении своих ритуальных священнодействий[129]. На островах Тонга в табу на мертвецов ясно проявляется последовательность ослабления запретов в зависимости от табуированности того или иного человека. «Никто не смел притронуться к мертвому вождю без того, чтобы не стать табу на десять лунных месяцев; исключение составляли вожди, которые в таком случае в зависимости от ранга умершего вождя становились табу на три, четыре или на пять месяцев. Но в случае погребения тела Туитонги (великого божественного вождя) даже вождь самого высокого ранга становился табу на десять месяцев…» («Золотая ветвь»). Эти дикари твердо верят в то, что всякий, нарушивший предписания табу, обречен тяжело заболеть и умереть; эта вера непоколебима, и, по мнению одного наблюдателя, «еще ни один не осмелился убедиться на деле в противном» (там же[130]).

Вообще те же запреты (пусть с нашей точки зрения они интереснее) применимы и к тем, кто соприкасается с мертвыми в переносном смысле, то есть к скорбящим родственникам, к вдовцам и вдовам. Те предписания, о которых говорилось выше, можно трактовать как типичные примеры заразности табу и способности к распространению. Но вот последующие раскроют перед нами мотивы установления табу, как мнимые, так и те, которые мы можем считать более глубокими и подлинными.