Тотем и табу

Везде, где первобытным человеком установлено и соблюдается табу, он опасается какой-то опасности, и нельзя отрицать, что во всех этих предписаниях отражается всеобщий страх перед женщинами. Быть может, этот страх опирается на отличие женщин от мужчин: она – нечто непонятное и загадочное, странное, а потому явно враждебное. Мужчина боится ослабеть из-за женщины, боится заразиться женственностью и оказаться недееспособным. То ощущение вялости, которое приходит вслед за половым актом, может быть прообразом таких мужских страхов, а распространение этих страхов может оправдываться осознанием того влияния, которое женщина получает посредством полового акта, и того внимания к себе, которого она этим добивается. Во всем перечисленном нет ничего устаревшего, ибо все эти страхи по-прежнему живы.

Многие из тех, кому довелось наблюдать ныне живущие первобытные народы, утверждают, будто любовные позывы дикарей – относительно слабые и ничуть не сравнятся в своей насыщенности и яркости с теми, какие мы привыкли встречать у людей культурных. Другие наблюдатели опровергают это суждение, но, так или иначе, применение описанных нами табу говорит о существовании силы, противостоящей любви, ибо женщина отвергается как существо чуждое и враждебное.

Кроули на языке, лишь в незначительной степени отличном от общепринятой терминологии, заявляет, что каждый индивидуум отделяется от остальных «taboo of personal isolation»[348] и что, собственно, эти незначительные различия между людьми, в целом схожими между собою, объясняют ощущения чуждости и враждебности. Велик соблазн развить эту мысль дальше и выводить из этого «нарциссизма малых различий» ту неприязнь, которая в любых человеческих отношениях успешно сопротивляется чувству общности и отвергает тем самым заповедь возлюбить ближнего своего. Психоанализ полагает, что открыл главную причину нарциссического отторжения женщин мужчинами, отягощенного презрением, в так называемом комплексе кастрации и во влиянии этого комплекса на суждения о женщинах.

Однако нетрудно заметить, что эти последние соображения уводят нас далеко за пределы нашей темы. Общее табу на женщин отнюдь не проливает свет на особые правила первого полового сношения с девственницей. Что касается этих правил, мы пока не продвинулись далее первых двух объяснений, то бишь страха перед кровью и перед новизной, причем и они, отметим, не выявляют сути рассматриваемого табу. Совершенно ясно, что намерение, лежащее в основе этого табу, состоит в том, чтобы отвергнуть или пощадить именно будущего мужа, спасти его от чего-то, что невозможно отделить от первого полового акта, пусть, согласно нашим вводным наблюдениям, само это отношение ведет к тому, что женщина особенно сильно привязывается к данному мужчине.

В настоящей статье не предполагается обсуждать происхождение и общее значение соблюдения табу. Я посвятил этому вопросу свою книгу «Тотем и табу», где уделил должное внимание роли первичной амбивалентности в формировании табу и проследил происхождение последнего до доисторических событий, приведших к появлению человеческой семьи. Сегодня уже не распознать первоначальный смысл такого рода табу, даже наблюдаемых в наши дни среди первобытных племен. Мы слишком легко забываем, ожидая отыскать что-либо подобное, что и самые первобытные народы существуют в культуре, намного отдалившейся от культуры ранних времен; эта культура ничуть не моложе нашей с точки зрения времени и, как и наша, соответствует иной, более поздней стадии развития.

Сегодня мы находим у первобытных народов табу, уже составляющие сложную систему, сходную с той, которую развивают у нас невротики в своих фобиях; мы находим старые мотивы заодно с новыми в гармоничном сочетании. Оставляя в стороне эти генетические проблемы, сосредоточимся на мысли, что первобытный человек воздвигает табу, когда чего-то боится. В целом опасность носит психологический характер, ибо первобытному человеку не приходится учитывать те два различия, каковыми, как нам кажется, нельзя пренебрегать. Он не отделяет материальную опасность от психологической, а реальную – от воображаемой. В его последовательно применяемом анимистическом взгляде на мироздание всякая опасность исходит от враждебного намерения какого-либо одушевленного существа, подобного ему самому, и это относится как к опасностям со стороны какой-либо природной силы, так и к угрозе со стороны других людей или животных. При этом он привык проецировать свои внутренние позывы враждебности на внешний мир, приписывать их всему, что считает малоприятным или просто диковинным. Потому и женщины для него – тоже источник опасности, а первое возлегание с женщиной выделяется как чрезмерная опасность.