Тотал рекол. Жизнь третья.

Уже через сутки после прилета в Веллингтон, мы с приятелем Мишей или просто "Кухтылем" окончательно и бесповоротно ассимилировались. Развитой социализм разносил сладостный аромат по всему городу и пьянил. Сидя на элегантной пластиковой скамейке посреди Куба-Мол, мы неторопливо занимались наблюдением за беззаботными новозеландцами — я читал англо-русский словарь, а Кухтыль закусывал пирожком "Хайникен" местного розлива. Мы ощущали себя счастливыми сапиенсами и богачами. В наших потертых карманах похрустывали по два местных полтинника командировочных, которые можно было целые сутки тратить в свое удовольствие. Еще больше радовала перспектива следующим вечером сесть на наш любимый пароход для отплытия к берегам легендарной Антарктиды. Уж и не знаю, кем ощущал себя Миша, но у меня в голове вертелось имя Беллинсгаузена. Меня распирало от собственной значимости, особенно глядя на безоблачное веллингтонское небо. И все было бы прекрасно, но тут, прямо на скамейке, старому комсомольскому бюрократу Кухтылю пришла в голову мысль про этапность. Быстро оценив взглядом мой англо-русский словарь, он прищурился и произнес знаковую фразу:

— Я женюсь, когда вернемся. Уже решил.

— Миш, а тебе это надо? — Спросил я, также заценив остатки пирожка.

— Надо. И она согласна. Нужно подарок привезти. Местный и оригинальный.

Прямо перед нами красовалась вывеска "Sea Foods". Что-то заманчивое было в этом магазине, скорее всего симпатичная грудастая русалка, нарисованная на стеклянной двери. А может и отсутствие покупателей внутри. Дверь явно указывала, что именно мы должны войти в этот магазин. Немедленно. Не сговариваясь, мы встали и пошли.

После совковых магазинов типа "Рыба", новозеландский "Sea Foods" в моем представлении более всего напоминал музей. Нормальный такой рыбный Эрмитаж. Смотритель, вернее продавец, был в чистом халате салатного цвета и при галстуке. Судя по улыбчивому лицу, его предками скорее всего были греки. Поставив на мраморный прилавок чашечку дымящегося кофе и прочитав на моей майке "Perestroika", он вежливо спросил на новозеландском нужна ли нам свежая рыба, указывая на аккуратно разложенные в стеклянных холодильниках казавшихся живыми всяких диковинных рыб. Естественно, я тут же открыл свой любимый словарь, но Кухтыль остановил меня опытной рукой кандидата геолого-минералогических наук и ответил, что рыба нам не нужна, а ищем мы сувениры. Продавец даже не удивился, как будто к нему каждый день приходят люди из СССР и покупают сувениры, а не свежих тунцов. Указав рукой на соседний прилавок, он сам придвинулся туда и вопросительно, но самодовольно уставился на Кухтыля. Прилавок задел за живое — чего там только не было! И кораллы, и твари сушеные, и раковины! Раковины… Мы с Мишкой воскликнули "Во!" одновременно: в самом центре витрины лежали две огромных половинки раковины чистого перламутра. Грек оценивающе усмехнулся и сказал:

— Паола!

— Однако, — Добавил я.

Ценник спустил нас на землю. Он гласил, что пара стоит 140 долларов. Мне тут же резко поплохело — я перевел это в колбасу:

— Мишель, это вагон докторской! Или два с макаронами…

Кухтыль и сам понимал, что до хрена, но держал марку — начал торговаться. Продавец тоже держал и твердил только одно — "Паола!" И название-то какое красивое.

Миша начал допрос грека на предмет этой раковины. Покупателей в магазине так не прибавилось и продавцу пришлось объяснять нам, почему так дорого.

ЛЕГЕНДА