Тотал рекол. Жизнь третья.

Одиночная камера блистала чистотой и девственностью. К моим услугам был унитаз, душевая кабина, телевизор, видеомагнитофон и книжная полка с библией. Я слазил в душ, полистал библию, достал шариковую ручку и изобразил черточку на стене около кровати, а потом лег спать, поскольку делать было совершенно нечего. Звать советского консула тем более. Да и голова побаливала.

Рано утром в железную дверь вежливо постучали, а потом отворили. На пороге стоял полицейский в форме и держал в руках видеокассету. Он улыбался и указывал на телевизор. Первой моей мыслью было то, что сейчас меня будут шантажировать компрометирующими фильмами и вербовать в шпиона. Я встал с кровати, кутаясь в одеяло и срывающимся голосом крикнул ему в лицо:

— Я требую… — Тут я прокашлялся и добавил уже басом: — Советского посла!

Охранник видимо ничего не понял, но перестав улыбаться, уверенном шагом прошел к видеомагнитофону и вставил туда кассету. В телевизоре появилась картинка: стройные девочки под ритмичную музыку весело размахивали руками и ногами. На компромат это было не похоже. Охранник указал на экран, а потом на коврик около кровати, сделав при этом недвусмысленные движения руками. Тут я понял, что от меня требовалось. Понаблюдав за моими сонными па минут десять, охранник выключил технику, вынул кассету и ушел. Через пару пару минут он вернулся с подносом. Запах свежего кофе вселял оптимизм. Сидеть в тюрьме мне стало очень даже нравится. Но удовольствие длилось не долго — после завтрака меня повели на допрос.

В комнатке уже сидело четыре человека: Кухтыль на скамье у стены и двое местных за столом — какой-то военный, полицейский и видимо следователь в штатском. Первым заговорил на чистом русском языке "следователь":

— Доигрались, ребятки?! — Рявкнул он.

Мы с Мишей переглянулись и военный с полицейским тоже. Дальше ситуация стала проясняться. Оказывается, мы искали "паолу" на территории военно-морской базы. А мужик в штатском был человеком из посольства. За полчаса я умудрился довести своим рассказом "как мы дошли до жизни такой" всех до смеховой истерики, начав естественно с "пирожка". Наш советский представитель еле успевал слова подбирать для перевода, а больше всех ржал военный. Когда я кончил говорить, он успокоился наконец, и залезши в карман кителя, достал металлическую фляжку, предложив ее нам с Мишей. Представитель с полицаем одобрительно хмыкнули. Глоток виски утром! Что еще нужно двум советским геологам после всего случившегося? Это была минута настоящего счастья — все улыбались. Полицейский, вытерев смеховые слезы и что-то написав в свой блокнот, махнул "послу", что мол, к нам больше нет претензий. Военный, предложив советскому представителю глотнуть из фляжки и увидев вежливо-удивленный отказ, радостно допил оставшееся. И нас отпустили. У ворот тюрьмы стояла машина с надписью "МР" на двери. Заметив нас с Кухтылем, оттуда вылезли два вчерашних военных с тем, который участвовал на допросе, приветствуя нас, как старых друзей. В машине нас ждали целых две бутылки вискаря.

Пили всю дорогу за "гласность и перестройку", естественно. Вот, единственное, что мы так и не смогли объяснить нашим новозеландским друзьям, почему мы не хотели, чтобы они подвезли нас к самому трапу судна. Нас высадили в паре кварталов от проходной порта…

На судне все интересовались, куда это мы пропали вчера вечером, а мы ответили, что устроили пикник на берегу. Поверили. Тогда я понял, что у нас действительно наступила перестройка — из посольства так и не настучали. Видимо они там уже давно перестроились под теплым новозеландским солнцем, солнцем страны киви, "паолы" и воспоминаний и вкусном Куке. Типа сыты по горло.

НАСТОЯЩИЙ ПИЗДЕЦ

Любой пловец, если бы к нашему великому удивлению таковой случайно проплывал около пяти утра в районе выхода из Суэцкого канала в Средиземное море, весьма удивился, заглянув в один из иллюминаторов на уровне ватерлинии "Геофизика Уткина". Гипотетического пловца поразила бы даже не сама мизерная каюта, где непонятно как умещались четыре игрока в преферанс, а лица самих игроков. Лоснящиеся от пота и распаренные до красного каления, они отождествляли две крайности: бесконечный цинизм с монолитным спокойствием и крайнюю степень раздражения, граничащую с истерикой девочки-подростка, которая узнала у гинеколога о беременности. Выражение лиц менялось в такт ударам средиземноморских волн, таким же огромным, как и "гора" в игре, которую смог бы оценить наш пловец, если бы внимательно посмотрел на маленький столик, на котором лежала разграфленная "общая тетрадь", исписанная практически до конца. Но второй раз удивиться пловцу вряд ли бы удалось — судно качало изрядно, и наш герой попросту бы разбил себе голову об борт и пошел ко дну. Но игроков размеры "горы" и "пули" особо не возбуждали — каждый привычно складывал в уме множество нулей и соображал, что сумма проигрыша или выигрыша вряд ли превысила бы стоимость пары десятков банок сгущенки — игра с перерывами на вахты шла пятый месяц.