Тот самый

Школьное здание высотой в три этажа, построенное в виде буквы «П», одиноко стояло на холме. Я решил заехать через задний вход, и, прежде чем попасть во двор, мне пришлось размотать ржавую цепочку на калитке. К ней вела проселочная дорога. Когда с цепочкой было покончено, я обогнул детскую площадку, которая состояла из старых облупившихся горок, и нашел чистую лужайку, не закиданную окурками. Я бросил велосипед рядом со скамейкой, подложил под голову рюкзак и поднял взгляд.

Первым делом я запаролил телефон и только потом позволил себе полюбоваться небом. От того, что я лежал на земле и смотрел, как плыли облака, казалось, что земля подо мной тоже двигалась, только в противоположную сторону. «Почему я тогда не пришел?» – мысленно спрашивал я себя в который раз, выуживая разные ответы. Все они были неправильными. На самом деле я не знал, что готов был услышать, а что – нет.

Я ждал. На меня смотрели черные окна школы: летними вечерами они изредка загорались, когда сторож делал обход. Сейчас же они зияли пустотой. Я нервно поглядывал на дисплей телефона, наблюдая мерцающие цифры времени. Минуты сменялись минутами, но ничего не происходило, только солнце обжигало лицо все сильнее. На горизонте маячила новая проблема – мистер N, заполучивший мамино сердце. Когда она доставала из тумбочки духи «Томми Хилфигер», это значило лишь одно. Новый мужчина.

Я нашарил в кармане наушники и включил первую попавшуюся песню. Музыка – это быстрый и безболезненный способ отключиться от мира.

Когда мне наскучило смотреть в небо, я закрыл глаза, почесав пальцами шелушащийся нос: под загаром проступала привычная бледность. Как только я решил, что ждать бессмысленно, музыка стала тише.

– Привет. – Рука выдернула наушник из моего уха, и я услышал шелест травы.

Тень упала на лицо, но только на секунду: когда Кир лег в траву, солнце снова ослепило меня. Я повернул голову в надежде избавиться от солнечного луча, бьющего по глазам.

– Думал, ты не придешь.

Возможно, я звучал более отстраненно, чем мне хотелось бы.

– Я тоже так думал.

Перед тем как сесть на велосипед, я отправил Киру сообщение, не думая, что тот ответит. Вместо ответа он пришел, к чему я был совсем не готов.

Прямо сейчас я не знал, что сказать, и Кир не собирался помогать мне, сохраняя молчание. Я протянул ему наушник. Мы не проронили ни слова, а мир вокруг нас зазвучал песней Illuminated. Каждый из нас, погруженный в мысли, разглядывал облака. Я думал о маме и о ее новом мужчине: разве она не помнила, чем все закончилось в прошлый раз? Сердце рвалось наружу, требуя любви, но мама выбирала только тех, кто уничтожал ее любовь. Та, подобно хрупкой бабочке, могла сидеть только на раскрытой ладони, но все они слишком сильно сжимали кулаки, ломая ей крылья.

Я думал об Алисе: меня страшила мысль, что со временем она станет такой же, как мама. Меня страшила мысль, что Алиса будет так же вручать свое сердце первому встречному, пока оно не превратится в кровоточащий рубец. Со временем рубец омертвеет, и тогда уже ничего не исправишь. Меня страшила мысль, что я и сам не знал, что делать с собственным сердцем. Наша семья совсем ничего не смыслила в любви. Любовь никогда не была милосердна к нам, уж это я точно знал. Знал, когда появлялся тошнотворный запах духов, знал, когда на двери в маминой комнате щелкал замок, знал, когда ночами спинка ее кровати стучала о стену, знал, когда она, уставшая, выходила и прятала от нас синяки в безразмерных кофтах. Все это – не о любви.

Слабый ветер коснулся лица, и я прикрыл глаза ладонью. Чтобы отвлечься, я стал думать обо всем подряд. Возможно, Кир тоже пришел сюда через калитку, а скрежета ржавой цепи я не услышал из-за музыки в наушниках. Когда-то большинство школьников попадало во двор через дыру в заборе, пока ее не заделали. Однажды четвероклассница сбежала с уроков и утонула в реке, которая пролегала в двух километрах от школы. Река ныряла под деревянный мост и расширялась, заросшая камышами и высокой травой. В ней постоянно плавали полиэтиленовые пакеты и бутылки. После несчастного случая забор починили, а на калитку заднего входа повесили замок. Со временем школьники стали сбивать его, поэтому руководство школы ограничилось цепью, которая ни для кого не была помехой.

Открыв глаза, я несколько долгих секунд смотрел на солнце, пока веки не начало жечь, и отвернулся. Я взглянул на Кира: тот безмятежно лежал с закрытыми глазами. На нем были обрезанные по колено джинсы и светло-желтая футболка. Волосы, зачесанные назад, блестели от пота. Кир изредка хмурился и легонько качал головой в такт музыке. Когда сменился очередной трек, я вынул наушник из уха и сел, прикрыв ладонью лицо от солнца.

– Может быть, я и правда трус. Ссыкло, – вспомнил я слова Кира.

Признаться вслух оказалось гораздо сложнее, чем повторять про себя эти слова каждое утро.

– Извини. – Кир вынул наушник. – Я не должен был этого говорить.

– Должен или не должен, но раз сказал, значит, хотел сказать.

– Я не совсем то имел в виду…

Я выгнул бровь.