Тот самый

Пока я думал, чувствуя проступивший на спине пот, мир вокруг меня продолжал жить. Открывшаяся нараспашку дверь впустила солнечные лучи в мертвый дом, и вокруг силуэта появился ореол света. Я видел только темную фигуру. Мысли заходили в тупик, а пальцы все крепче сжимались на перилах, будто этот жест мог удержать меня от падения в бездну страха. Я убеждал себя, что все нормально. Но на самом деле все здесь было неправильным, и я в том числе. Я в первую очередь. Вместо того чтобы сбежать как можно скорее, я стоял и вспоминал то, что случилось в подвале. Может быть, так на нас повлияли призраки дома. Чтобы я не впадал в панику от того, что происходило на первом этаже, мозг начал занимать меня другими мыслями. Когда я занят своими мыслями, я занят как никто другой: в такие моменты меня не существует для мира, а мира – для меня. В подвале было слишком темно, я не мог видеть Кира. Когда я поднимался по лестнице, я хотел, чтобы он видел, как я уходил.

Дверь со стуком захлопнулась, и я опустил взгляд. Женщина поправила фетровую шляпу и придирчиво оглядела себя в зеркало. Прямо сейчас я осознавал значимость первобытных инстинктов: животные, предчувствуя пожар, бегут к воде. Для этого необходимо чутье. Необязательно видеть – достаточно только чувствовать. Бывают такие взгляды, которые можно ощутить кожей, даже если стоишь спиной к тому, кто на тебя смотрит.

Женщина, повинуясь первобытным инстинктам, почувствовала мой пристальный взгляд и чужое присутствие в доме. Она вскинула голову, точно зная, где я стою.

Я пригнулся, глядя на оживший призрак дома через деревянные перила.

Наши взгляды встретились. Это длилось всего секунду или целую вечность – когда дело касается взглядов, трудно измерить их временем.

Я приготовился врать, но ни одна из заготовленных фраз мне не понадобилась.

– У меня остались засушенные листья черники. Как раз для чая, – буднично сказала женщина.

Так мы и оказались за кухонным столом. Сначала там сидел только я, но вскоре на звон кружек пришли Жека с Киром. Казалось, будто дом был единым целым с хозяйкой и та знала, что я не был одиноким гостем. Когда вышли Кир с Жекой, она нисколько не удивилась, только поставила на стол две кружки. Мы узнали, что призрака звали Эллой. Элла возвращалась в этот дом каждое лето, чтобы провести немного времени со своей погибшей дочерью. Заметив наши скептические взгляды, она добавила:

– Все вещи хранят воспоминания. Прикосновения. Всё, к чему я здесь прикасаюсь, помнит отпечатки пальцев Лизы. Когда-то она помогала мне вязать эти ажурные салфетки, когда-то и она крутила эти кружки в руках. – Элла скосила взгляд на кружки в наших руках. Повинуясь порыву, я медленно отодвинул от себя свою. – Эти невидимые частички, оставшиеся здесь, проникают в мои ладони, поднимаются к плечу и достигают сердца.

Жека посмотрела на меня взглядом «Эта старуха точно свихнулась». Вот почему дом не показался мне заброшенным: каждое лето, а может, и чаще его приводили в порядок.

– Сюда постоянно пытаются забраться любопытные дети. Вы не первые. – Этой фразой она отняла у нас право считаться первооткрывателями. – Эти чертовы дети постоянно бьют окна, разрисовывают стены и портят клумбы. Настоящие свиньи! Считают, будто дом проклят…

Я опустил взгляд. Ведь и мы были такими же детьми.

– Ничего-ничего, – сказала Элла, заметив наше смущение. – Виктор все время наводит здесь порядок перед моим приездом. Если вы понимаете, о чем я говорю.

Мы не понимали.

– Это даже хорошо, что вы здесь, – продолжала Элла, подливая из чайника кипятка в кружки. – Возвращаться в пустой дом всегда плохо… А ты, кстати, похожа на Лизоньку. – Взгляд Эллы обратился к Жеке.

Комплимент звучал неутешительно: наверное, никому не хотелось быть похожим на мертвого человека. Жека растерянно поправила голубые косы и сгорбилась.

В какой-то момент из сказочного чаепития со Шляпником я попал в другую сказку: теперь я ощущал себя Гензелем, пойманным в ловушку старой ведьмой. Пряничный домик скоро перестанет казаться милым, а чай превратится в яд.

На самом деле я не был уверен, что Элла хорошо видела: на нас смотрели темные мутноватые глаза, затянутые катарактой. Серые пятна растекались по черным радужкам, словно мазутные капли на земле.

В уголках глаз Эллы расходились морщинки. Я рассматривал ее без стеснения, надеясь, что ее нисколько не заботили мои взгляды. Она казалась одинокой, забытой, как все те вещи, оставленные в подвале. Может быть, ей не с кем было поговорить.

Она все время поправляла прядь волос, падающую на лицо, и не замолкала ни на секунду.

– Виктор – мой сын, – пояснила Элла. Складывалось впечатление, будто она говорила не с нами: вспоминала свою жизнь, перебирая куцые обрывки памяти.

– А где он сейчас? – Впервые за полчаса я услышал голос Жеки.

Наверняка она боялась, что тот мог вернуться в любую минуту. Он явно не будет рад нам, как Элла.

– Он уже уехал. Он никогда не остается здесь.

Мы расслабленно выдохнули.