Тот, кто стреляет первым

Прошлой весной они точно так же мчались по московскому подземелью, вырываясь на окраину города. Потом скрипучий ветхий автобус довез их до еще более ветхого Дома отдыха, где, согласно веянию новых времен, не заглядывали на четырнадцатую страницу паспортов со сведениями о семейном положении. И им достался номер люкс с портретом Ленина, читающего «Правду». И – одной широкой кроватью, на которую они сразу бросили понимающий взгляд.

– Нет. – Лена категорически выставила вперед руки, едва он опустил сумку и подался к ней.

Но номер, не считая Ленина, был один на двоих, и зачем ехали сюда, понимали оба – не вербу же рвать.

Оказалось, ее.

Но поначалу Лена все искала и находила, все придумывала и сочиняла себе занятия, любая попытка оторвать от которых рассматривалась ею как измена Родине: погоди, еще не накрыли стол; минуту, перемоем посуду; надо хоть немного поправить шторы…

– А ведь можно еще помыть полы, то бишь надраить палубу, – подсказал Сергей, когда фантазия ее иссякла, а глаза продолжали искать очередную зацепку в оттяжке времени. – Но поскольку ты все равно сделаешь это хуже, чем мои матросы, я отменяю твой парково-хозяйственный день. Или понесешь от старшего по званию наказание.

– А какое оно может быть?

– Иди ко мне.

– Идти к мужчине – это наказание? Вот видишь, а я не согласна с таким отношением к нам, женщинам. И от всего нашего сообщества, от их имени… Не надо. Не хочу. Больно же.

Оттолкнулись, как два бильярдных шара, откатились каждый к своему бортику. У него под рукой оказался уже накрытый столик, и он наполнил вином два граненых стакана, первыми перечисленных в пожелтевшей описи за 1975 год. Лена у окна бесцельно водила пальчиком по стеклу.

– Я очень боюсь, что ты решишь, будто мне нужна от тебя только и исключительно постель, – объяснился издали Сергей на случай, если Лена вдруг упрекнет его в недостаточной решительности.

– Правильно боишься.

– Тогда – все: нельзя так нельзя, – с горечью развел он руками. Они знакомы ровно год, трижды он ухитрялся вырываться к ней из своего мурманского морского далека, но пионерское расстояние в их отношениях не сократилось ни на йоту и дружили они в самом деле только щечками. – Поверь, я принимаю и благодарен даже той толике, чем разрешено владеть. За тебя.

Выпил один. В самом деле – все. Они взрослые люди и каждый сам определяет, чего ему хочется. Другая бы на ее месте…

Оборвал себя: если Лена не замужем, это вовсе не значит, что она может или даже должна бросаться на шею первому встречному-поперечному. Другое дело, что он не стал для нее близким и желанным: наверное, есть другой, с кем она более откровенна. Значит, не разбудил, не заинтересовал, не увлек. Потому владейте малым, товарищ гвардии капитан, – простой возможностью любоваться Леной издали и тешить свое самолюбие знакомством с такой красивой женщиной. Хотя, черт возьми, все же обидно…

Лена глянула из-за плеча:

– Мы больше не дружим?

Он грустно улыбнулся ей все так же издали, посмотрел долгим взглядом, словно запоминая и прощаясь. И – вышел из номера. Да столь неожиданно и резко, что Лена не успела остановить его ни голосом, ни жестом. Только пальчик, не дорисовав ромашку на запотевшем стекле, упал вместе с рукой на подоконник.

Комната мгновенно стала пустой, убогой, в коридоре тут же послышался топот, заурчала вода в трубах, в соседней комнате стали дергать балконную дверь, под окнами взвыла собака. Скорее всего, все это происходило и раньше, но лишь теперь, с исчезновением Сергея, привлекло внимание и стало пугать, настораживать. Растерянно огляделась. Машинально пересчитала лепестки, что успела нарисовать в ромашке: «любит, не любит, любит»… Шесть штук, четное, роковое для гадания количество. Но это она просто не успела дорисовать узор…

И только в этот момент на глаза попался оставленный Сергеем черный берет. Осторожно перевела дух. Быстро, словно за ней подсматривали и боясь не успеть, дорисовала на стекле еще один лепесток. И даже подышала на стекло, чтобы ромашка стала видна более отчетливо. Она – любит!

Тут же испугалась снова, на этот раз уже своему состоянию: неужели Сергей занял в ее жизни так много места, что она теряется без него и, в конце концов, не хочет, чтобы он когда-либо куда-либо исчезал? Но ведь он обязательно, обязательно, обязательно вернется. Он должен, должен, должен появиться в комнате и увидеть ромашку. Он не мог, не мог, не мог вот так просто обидеться и уйти. Она, конечно, сама дура, но нельзя, нельзя, нельзя же верить всему, что исходит от женщины. Ее поступки – это ее сомнения.

Вернись!

Сергей услышал, широко распахнул дверь. Но вначале появился не он, а три хиленькие веточки вербы.

– Больше не нашел. Местные старушки ободрали к празднику все вербы как липки… Ты чего дрожишь?

– Я испугалась…

– По коридору таскают новую мебель.

– …что ты ушел. Наверное, этого нельзя говорить.

– Я никогда не уйду от тебя. И даже не надейся.

– Тогда ура. Мне повезло. Здравствуй.

Сквозь веточки сама коснулась губами его губ, но едва задрожали оба от страсти, Лена вновь, уговаривая то ли себя, то ли его, попросила: