У меня не было никаких улик и ни единого свидетеля, а у Олави — мои медицинские справки, уважаемый бизнес и имя. Кто поверит, что справки поддельные? Олави способен на всё — подкупить врачей, обмануть полицию. Если Олави чист, никто не поверит моей безумной истории. Даже если психологи попытаются меня защитить, кто спасёт мою семью? Никто.
— Проходите, садитесь, вам принесут чай или кофе, — полицейский гипнотизировал меня взглядом, как бешеного зверя. — Я не потребую от вас ничего, что вы сами не захотите рассказать, — осторожно пояснил он.
Я медленно пошла за ним и взглядом указала на стол у самых дверей.
— Вам будет удобнее в отдельной комнате, где нас никто не услышит.
— Мне удобнее здесь.
Сев на краешек стула, я начала:
— Если кого-то удерживают силой…
Он сможет и сам додумать, не маленький.
— …тогда мы делаем всё возможное, чтобы они получили свободу. Собираем доказательства того, что их удерживают силой, и наказываем обидчика.
Как будто это так просто.
Доказательств у меня нет. а Олави — богатый и успешный бизнесмен, который, насколько я знаю, уже не связан со старыми дружками. Да и потом — что мешает мне бежать? Прямо сейчас, со всех сил, в любом направлении. Ведь Олави не стоит рядом и не держит меня за руку. Как объяснить полный паралич моей воли? Олави вколотил в меня жуткую уверенность, что он — сильнее всех, что, куда бы я ни скрылась, он всё равно найдёт меня и отомстит всем и вся.
— Расскажите, что с вами случилось? — мягко попросил полицейский, и я заметила, как вспотели его ладони.
Именно его неуверенность спугнула меня. Он слабее Олави, все они слабее его. Перед глазами встало прошлое, то самое, о котором я избегала думать — толстый конверт с медицинским свидетельством и шприцом и каменные лица французских полицейских. Если я скажу ещё хоть слово, меня запрут в клинике, и я больше никогда не увижу солнце.
Я выбежала из полиции, привлекая внимание прохожих.
Вечером, впервые за многие недели Олави меня избил. Мой муж знал обо всём. Знал, что я попыталась спастись и не смогла. В очередной раз. Он сломал меня настолько, что мне не суждено было снова стать целой.
А потом всё изменилось.
Два года назад Олави купил себе отдельную квартиру. Заселил туда женщину, до неприличия похожую на меня, но при этом приходил ко мне, продолжая надеяться на «однажды». Иногда он кричал, ругался или делал что-то разрушительное. Например, вываливал на пол содержимое холодильника или рвал занавеси.
Иногда он обнимал меня и молчал. Больше ничего. Он болел мной. Если бы я не ненавидела его так сильно, я бы его пожалела.
Почему он меня не убил?
Это — самый сложный вопрос, и однажды я не сдержалась и задала его. Посреди ночи, когда он, пьяный и воняющий женскими духами, лежал рядом, сопя в моё плечо.
Задала — и тут же сжалась от страха, ожидая неминуемой кары.
— Не могу я, сука, понимаешь? Не могу — и всё.
Я не понимала, но была благодарна за одиночество, за работу и за его сестру. За то, что могла оставаться наедине с ночными кошмарами и представлять, как однажды наберусь сил и сбегу. Вернусь домой в поисках катарсиса. Продумывала в деталях каждый шаг. В глубине кошмаров я видела Макса и представляла, как однажды найду его и спрошу, почему он меня не спас. Выкрикну свою боль, получу отпущение. Пойму, почему именно он застрял в моих снах самым больным кошмаром. Я уже тогда понимала, что сделала Макса козлом отпущения, а на самом деле злилась на саму себя. За то, что до сих пор не смогла спастись, не посмела. Я придумала для себя сценарий «а могло быть и хуже» с Максом в главной роли, чтобы не рисковать, чтобы по-прежнему не жить.
Но я всё ещё пыталась.
Я выжидала момент, когда безумие Олави отпустит меня на волю. И тогда я пойму, как спастись, как уйти от всего этого навсегда. Как защитить себя и родных.
Однажды.
Вот оно и наступило.
Сестра Олави поведала, что он влюбился в свою подружку. Его семья знала про любовницу и не вмешивалась, слишком уж странной и пугливой я показалась родным Олави. Да и моя мифическая болезнь… и так всё понятно. А его женщина была улыбчивой, радостной и, если не замечать, насколько она похожа на меня, совершенно нормальной.
Я поверила, что он меня забыл. Что он влюбился. Перестал появляться у меня, перестал плакать на моей груди и требовать, чтобы я попробовала к нему вернуться. Он по-прежнему знал обо всём, что я делала, но не предъявлял никаких требований. И я поверила, я действительно поверила, что он подарил мне свободу.
И тогда я поняла, что не умею жить, не знаю, как пользоваться новообретённой свободой. Видения не давали спать, днём я пребывала в полудрёме. Я не могла вырваться из прошлого и поэтому должна была найти свой катарсис.