Тот, кто меня разрушил

— Я не хочу лгать, но и не могу рассказать им всю правду. Что мне делать?　

Пережитое мною настолько ужасно, что я не то что родителям, а и психологам не могу во всём признаться.　

— Заранее определись с тем, что ты можешь им рассказать. — Макс обнял меня за плечи, а другой рукой сжал ледяные пальцы. — Говори только об этом и больше ничего не придумывай. Как на экзамене. Если выучил всего три темы, а билетов — двадцать, то приплетай к любому ответу выученный материал.　

Что я могу им рассказать? В деталях — ничего, по поверхности — многое. Живу в Хельсинки, снимаю квартиру, работаю медсестрой. Люблю животных, комедии, фиалки и солнце.　

Что я должна скрыть? Всё остальное.　

В этот раз отец встретил нас в коридоре. Пожал Максу руку, с интересом изучил этикетки на бутылках и завёл мужской разговор. Футбол, ремонт машины, недавняя авария на химзаводе. Неловко кивнув мне в знак приветствия, отец пригласил нас пройти на кухню. Мама суетилась вокруг, подавая закуски, и улыбалась так счастливо, что я сдалась её оптимизму. Пусть Макс всё делает за меня, пусть разговаривает с родителями, строит между нами мосты. Я больше не злюсь на него за вмешательство. Я посижу, послушаю, а потом вдруг вступлю в разговор и скажу что-нибудь настолько важное и интересное, что у родителей дух захватит. И тогда никто уже и не вспомнит, что я пропадала целые восемь лет. Мы войдём в привычную колею и никогда не оглянемся назад.　

Мечты, мечты.　

— … Вот я и сказал председателю комитета: «Какой смысл целиться так низко? Академические успехи — это основа будущего, поэтому нельзя стремиться к минимуму. Я и дочерям своим всегда говорил: раз уж учишься, то должна быть лучшей. — Заведя разговор на любимую тему, отец мазнул по мне взглядом. — А вы, Макс, как относитесь к красным дипломам?»　

Макс на секунду замешкался, потом заговорщически наклонился к отцу и прошептал:　

— Очень люблю красный цвет!　

Мама, которая уже давно пыталась сменить тему, принялась радостно щебетать о красных обоях, которые нашла в каталоге.　

Покрутив вилку между пальцами, как заправский жонглёр, отец повернулся ко мне.　

— А ты что думаешь, Лара?　

— Смотря о чём. Красные обои отлично подойдут к интерьеру. А насчёт обучения скажу, что я — медицинский работник. Больные ждут от тебя помощи, надеются и верят, что ты не хуже, а то и лучше других. Им не скажешь: «Ой, простите, я не могу вам помочь. Я пропустила эту тему и так и не пересдала зачёт». Так что выхода нет, приходится стремиться быть одной из лучших.　

Отец откашлялся и отодвинул тарелку. Протерев очки салфеткой, снова надел их, как будто собирался как следует меня разглядеть.　

— Вот и я о том же, Лара, — глухо сказал он.　

Я следила за его взглядом, за тем, как он взволнованно дёргает себя за пуговицы. Мама замерла с вилкой у рта, не замечая одинокую слезу, зависшую на скуле.　

Макс сжал мою руку и кивнул, подтверждая то, о чём я и сама догадалась. Лицо отца выражало гордость. Незаслуженную, но такую приятную.　

Отец мной гордился. Да, именно так. Не чувствовал облегчение от того, что я не опозорила семью, не радовался, что я хоть чего-то добилась. Он мной гордился. Вот так вот, быстро и сразу, после одной фразы. Оказывается, такое случается. Мне чертовски повезло, что я сказала правду.　

— Некоторые вещи даются нам легко, другие — с трудом, — начал отец и тут же замолчал, ссутулившись и всё ещё играя с вилкой.　

— Суфле, — вдруг подхватила мама. — У меня ни разу в жизни не получилось нормальное суфле. Проваливается в центре, как будто кто-то на него сел.　

— Стихи, — признался Макс. — Вообще их не понимаю, хоть сто раз читай. А с цифрами могу делать что угодно.　

— А я не умею просить прощения. — Закрыв глаза, отец покачивался на стуле.　

— Не надо, папа. — Вцепившись в скатерть, я судорожно сглотнула. — Прошу тебя, не надо.　

— А я и не буду, не волнуйся, дочка. За некоторые вещи простить нельзя, незачем впустую переводить слова.　

— Пожалуйста, папа, не надо.　

Я задыхаюсь. От всего: от счастья, от лжи, от моей жизни.　

Макс притянул меня к себе вместе со стулом и поцеловал в волосы. Мама сидела, опустив голову, её слёзы таяли снежинками на белой скатерти.　

— А я умею делать суфле, — сказал Макс, и все мы посмотрели на него, удивлённо моргая.　

— Правда? — удивилась мама.　

— Нет, конечно, — фыркнул Макс, — я вообще не умею готовить. Только кофе. Хотя с тех пор, как познакомился с Парой, я расширил свой репертуар. Научился делать чай.　

Никому другому это грубое вмешательство не сошло бы с рук, но Макс отличался от других. В глубине его тяжёлого взгляда скрывалось удивительное тепло, и когда оно вырывалось наружу, от него не было спасения. Мама рассмеялась, и даже отец выдавил улыбку.　

— Лара тоже не умеет гото… — ахнув, мама шлёпнула себя ладонью по губам.　

— Ага, конечно, спасибо, мам. Думаешь, я и за восемь лет не смогла бы научиться готовить?　

— Научилась? — смущённо спросила мама, нащупав тему, которую мы с ней ещё не раскрыли, и которая тянется, как красная нить, в отношениях женщин всех поколений. Семейные рецепты, секреты красоты. Женские тайны.　

— Я ужасно готовлю, — призналась я.