Тот, кто меня разрушил

Останавливаюсь и заставляю себя успокоиться. На тёмной улице мы одни, хотя ещё не так поздно.　

— Макс, я не хотела начинать примирение с родителями со лжи.　

— Ты им не лгала.　

— Может быть, но я привела тебя, а то, что ты сказал — ложь. Зачем ты наговорил им всякой чепухи? Они не заслужили свою дочь? С чего ты решил? Ведь ты меня совсем не знаешь! А остальное? Какого чёрта ты сказал, что любишь меня? Как я объясню им правду?　

Мой голос звенел и ломался, а Макс оставался совершенно спокойным.　

— Не накручивай себя, Лара, я не сделал ничего плохого, просто сбил их с толку и заставил посмотреть на тебя по-другому. Напомнил, что ты — не ребёнок, которого нужно воспитывать. В следующий раз отец тебя выслушает. Если они спросят про меня, пожми плечами. Я не сказал, что мои чувства взаимны, не намекал на отношения. Я говорил только про себя, так что они не удивятся.　

— Не удивятся?? Ты слышал, что сказал отец? Что ты — мой единственный правильный выбор!　

Макс стоял рядом, заражая меня спокойствием, и это бесило. Не хочу успокаиваться. Хочу, чтобы мой гнев возродился, чтобы выкрикнуть его в ночь, чтобы внутри лопнула струна, больно тянущая за душу.　

— Поэтому отец тебя и не заслужил, Лара. Этими словами он хотел причинить тебе боль, а это противоестественно. Родители не должны причинять боль детям.　

— Даже в ответ на то, что я их опозорила?　

— Даже в ответ на это.　

Зажмуриваюсь, пытаюсь сдержаться, но не могу: во мне снова просыпается ненависть. Как в фильмах ужасов, вспарывает грудь и чёрным зверем рвётся наружу.　

Макс прав, во всём. Более того: он решил проблемы, которые казались большими, как горы. Но почему сейчас? Почему он не спас меня раньше, восемь лет назад? Почему он позволил Олави разрушить меня? А сейчас уже слишком поздно. У моего кошмара нет простого решения.　

Мне захотелось ужалить Макса, чтобы остался след. Сделать больно. Сбить его непоколебимого короля с шахматной доски спокойствия.　

Уже ненавижу себя за это, но подхожу ближе, чтобы сделать ему больно. Пусть знает, что ему не удастся меня спасти. Уже не удастся.　

Мир как будто замкнулся вокруг нас. Накренился под опасным углом. Смещение планет, земных пластов, многих лет подавленной ярости. Чёрное зло взорвалось во мне, едкое и чуждое, и я вдруг ясно увидела то, чего не хотела замечать со дня нашей встречи.　

— Ты ведь хочешь меня, да? — спросила чужая я, медово, тягуче. Подошла влекущей тенью, потёрлась о его грудь, вдохнула запах, к которому равнодушна. Запах чужого мужчины. Хотя о чём я? Для меня все мужчины — чужие. Прислонившись, задела бедром ширинку. Хочет и ещё как. Сразу прижался ко мне, помимо воли, напрягся. Смотрит молча, тяжело, как будто пытается решить нерешаемое. Прямой, как стена, и почти неподвижный.　

Опускаюсь ниже, обжигаю дыханием живот под рубашкой. Песок хрустит под каблуками, и я убеждаю себя, что это Макс скрежещет зубами. Поднимаю рубашку и провожу губами над поясом джинсов. Слизываю его волю, забираю её себе. Макс вздрагивает, в горле зачинается стон, маленькое звуковое торнадо. Мышцы напряжены под моими пальцами, как канаты, и я перебираю их, ловя его нетерпение.　

Я — влажная от запаха его кожи, от его нужды во мне, и эта реакция пугает. Сжимаю ноги и поднимаюсь, скользя языком по его груди.　

Макс чует подвох, сдерживается, но похоть озвучивает его движения. Во тьме опустевшей улицы — громкое, рваное дыхание Макса, как код Морзе, как сквозь ком в горле. Как прелюдия к дикому сексу. Спиной к неровной стене, царапаясь, с синяками и криком. Насаживаясь и воя от слепой нужды.　

Не мы. Не я. Не с Максом.　

Я упиваюсь своей силой, примитивной и грубой, способной обезоружить такого мужчину. Провожу рукой по ширинке, легко перебираю пальцами. Макс сглатывает, давясь от спазма в горле. Не может противостоять злу, которое капает с моих губ пряными словами.　

— Всегда хотел, да? С самой первой встречи?　

Замолкаю. Остальное скажу потом, когда доведу Макса до грани. Совершенно его не боюсь, понятия не имею, почему. Беру за руку и веду за собой. Зло внутри меня предвкушает лёгкую добычу, жаждет мести. Я нащупала слабость Макса, и меня не остановить. Если не выпущу зло, оно поглотит меня заживо, изнутри.　

бы зло меня поглотило. Лучше бы я не выпускала его наружу. Ведь знаю же, что и в душе Макса тоже — тьма. Похожая на мою, больная, одинокая. Чувствую это родство, но не могу принять. Сцарапываю его с души, запираюсь в себе.　

До гостиницы недалеко, но я заставляю Макса остановиться на полпути. Провожу языком по плотно сжатым губам, расстёгиваю рубашку, кладу руку в карман джинсов и глажу затвердевший член.　

— Хочешь? — проверяю. — Скажи!　

Но Макс не тратит время на слова. Подхватывает меня на руки, заставляет обхватить его ногами и целует. На улице, в городе моего позора. В скобке тьмы, застрявшей между двумя фонарями.　

Катарсис.　

Соблазнение — это игра. Секс — это бесстыжая похоть, сбивающая влажные тела в животный клубок. А поцелуй — это близость.　

Я не способна на близость.