Тот, кто меня разрушил

Я пришла к Олави в гостиничный номер. Тот самый, 213. Ходила перед зеркалом в трусах и лифчике, пока он учил меня правильно двигаться, улыбаться публике. Восхищался моими ногами, грудью, осанкой.　

— Я дико тебя хочу, Лара, но ни за что не опорочу, пока у меня не будет возможности предложить тебе всё, чего ты заслуживаешь.　

Опытный хищник, Олави охотился наверняка. С упоением следил, как жертва добровольно шла на заклание. Использовал красивые, сильные слова. «Опорочу». Да ещё и с акцентом. Олави не хотел меня опорочить.　

А ведь мог ударить по голове и запихнуть в машину. Но это не метод Олави, он работал красиво и чисто. Не оставлял следов, не вызывал подозрений.　

Он просил меня разыграть сценки, прочитать стихи, потом что-то писал в блокноте, вздыхал и качал головой:　

— Однажды, милая Лара, ты меня перерастёшь. Боюсь, что модельной славы тебе будет недостаточно, ты станешь актрисой. Мне трудно будет отпустить тебя, звёздная девочка.

На то, чтобы взорвать мой разум и всю мою жизнь, ему потребовалось всего 32 часа. Я держала наши встречи в секрете, сама собрала вещи и, накричав на родителей, приехала на вокзал, чтобы сбежать с ним в Европу. Да, именно так, в «Европу». Я даже не спросила, в какой город, в какую страну, откуда он родом, где я буду жить и на что. Наивная до зубного скрежета. Он уверил меня, что руководит официальной программой обучения моделей, и что я стану его звездой.　

Мама рыдала, пыталась меня удержать, отец угрожал, кричал, но меня заклинило. Я вошла в штопор.　

— Я стану моделью! Вы не имеете права меня останавливать, мне восемнадцать! Мне на фиг сдался ваш педагогический институт! Наконец-то я нашла человека, который меня понимает! Я стану знаменитой, мои фотографии появятся в европейских журналах! Может, я даже стану известной актрисой.　

Мама побежала звонить в полицию, но папа остановил.　

— Ты отрезана, — сказал он мне. — Отрезанный кусок. Хочешь продавать себя — иди, но больше никогда не возвращайся.　

Не оглядываясь, я побежала на вокзал.　

— Олави! — обняла мужчину за шею. — Я не знала, понадобится диплом или нет, но на всякий случай взяла. Он у меня красный. — Смущённо улыбнулась и покраснела.　

— Умница ты моя.　

Он был опытным ловцом и беспринципным человеком. А я — одно слово: дура. Я уехала с ним добровольно, не поделилась счастливой новостью ни с кем, кроме родителей. Пыталась найти Олега, но не смогла.

Всё было устроено идеально. Вскоре к нам присоединились ещё трое мужчин и пятеро девушек моего возраста. Нас видели на перроне — весёлых, счастливых молодых людей. Прохожие заглядывались на нас и улыбались.　

А потом мы вошли в купе, и Олави протянул мне бутылочку воды.　

— Пей, моя сладкая. Ты должна следить за своим здоровьем.　

Я послушно выпила и через несколько минут провалилась во тьму. Звёздную тьму, полную предвкушения новой, невероятной жизни.　

А когда я очнулась, Олави отрезвил меня пятью простыми словами.　

— Если закричишь, я тебя убью.　

— Олави, подожди, что ты делаешь?　

— Сказка закончилась, Лара…　

Сказка закончилась.　

Свет выливается из дверей клуба, высвечивая обнимающиеся парочки. Я привлекаю внимание, то ли из-за неподходящей одежды, то ли из-за почти пустой винной бутылки в руке.　

— Здесь началась моя сказка, — доверительно сообщаю целующейся парочке у дверей. Мне не плохо и не хорошо, мне никак. Полное, круглое ничто, как сказал бы папа. Девица на секунду оборачивается, рассеянно кивает, потом снова вешается на парня.　

— Тридцать два часа сказки, блин, — объявляю мускулистому юнцу в дверях. Мир кренится, и я хватаюсь за неровную стену. — Мне нужно зайти внутрь. — Тыкаю бутылкой, пытаюсь пролезть мимо накачанного тела. — Пустите меня.　

— Вы в порядке? — спрашивает он, с жалостью глядя на моё лицо. Провожу по щеке тыльной стороной ладони и ощущаю влагу.　

— Дождь пошёл! — объявляю так уверенно, что несколько человек смотрят на небо.　

— Вы плачете, — почти шепчет юнец. — Вам нехорошо?　

— Плакать — это хорошо, — пьяно объясняю. — Это — катарсис. Я охочусь за этим долбаным катарсисом уже восемь долбаных лет. Пропустите меня в клуб, там мой катарсис.　

Не допивая, бросаю бутылку в урну и смотрю на парня печальными глазами. Он младше меня лет на восемь, кровь с молоком, мысли прямые, как линейки.　

Пропускает. Жалость во взгляде прибивает меня к земле. Я не люблю жалость, презираю её. Она пустая и мерзкая, а также очень, очень несвоевременная. Ведь когда мне было нужно, меня никто не пожалел.　

Макс. Макс меня не пожалел.　

Юнец разговаривает с кем-то по телефону и следит, как я удаляюсь по коридору. Наверное, он вышибала. И сейчас они вышибут меня, потому что таким, как я, не место в клубе.　

Я буравлю взглядом танцующую толпу и не могу сориентироваться. Клуб изменился до неузнаваемости, раньше был просто зал с зеркальным шаром под потолком, а теперь чего только нет. Бар, сцена, разноцветные огни. Ко мне подходит мужчина постарше, тоже весь в чёрном, как и юнец у входа, и предлагает помощь. Какую? Хочу спросить, но он вдруг щурится и выводит меня на свет.　

— Быть не может, ей богу, инопланетянка! Точно, это ты!