Тот, кто меня разрушил

— Пижама со Шреком!　

Макс появился в дверях, и наш смех тут же оборвался.　

— Когда вы собираетесь ехать? — спросил он, глядя на мои босые ноги.

— Сразу после еды! — радостно ответил Дима. — Покушай с нами, Максик!　

— Нет, спасибо.　

— А Лара ноги промочила.　

Приподняв брови, как будто спрашивая разрешения, Макс подошёл ближе. Я поджала пальцы, ощущая на них слишком внимательный взгляд.　

— Она не здесь их промочила, а на пляже! — засмеялся Дима, но Макс не отреагировал на шутку. Просто стоял и смотрел на мои стопы.　

— Дима, у вас остались… — Макс резко вдохнул и зажмурился, осознав, что именно собирался спросить.　

— Да, остались, и обувь, и всё остальное, — догадался Дима, не выдавая эмоций. — Бабушка так ничего и не выбросила. Посмотри в кладовке.　

Через несколько минут Макс вернулся с парой сандалий подходящего размера. Дима вертел в руках баллончик, старательно не глядя в нашу сторону. Несколько лет назад эти сандалии принадлежали его матери.　

Я не должна к ним прикасаться, но и отказаться тоже невозможно.　

Клянусь: это решение далось мне с большим трудом, чем поездка в Анапу. Наконец, решив, что отказаться будет хуже, чем стать живым напоминанием о трагедии, я надела их и сказала спасибо. Диме.　

Лучше бы я пошла босиком. Сандалии нещадно натирали, даже когда я неподвижно сидела в машине. В идеальной машине, а какой же ещё. Чистой, пахнущей деньгами, кожей и цитрусом.　

Что я делаю в Его машине?　

Что я, мать твою, делаю в машине мужчины, которого готова задушить голыми руками?　

Вернее, однажды была готова, а теперь сидела, скрестив руки и поджав колени, стараясь не касаться матовой кожи сидений.　

Чувствуя мою неуверенность, Дима отказался сесть на переднее сидение, чтобы составить мне компанию на заднем.　

— Пар! — Ткнув меня локтем, он протянул узкую ладонь с конфетками скитлз. — Выбирай!　

Тепло в груди, как пролитый чай, как солнечный ожог. Я корчу серьёзную мину и выбираю красную конфетку. Дима сомневается, потом закидывает в рот целую горсть. Быстро прожёвывает, глотает и тут же сгибается к коленям, трясясь от смеха.　

Я посасываю конфету на языке и наслаждаюсь теплом детской радости. Очарованием украденной близости, которая никогда не будет мне принадлежать. Смех зарождается во мне горячей спиралью. Я позволяю себе расслабиться, поджимаю колени и хихикаю, как пятилетка. Потом громче, до слёз, до всхлипов.　

— Блин, Лара, ты нуб, сразу засмеялась, с одной конфеты! А ещё учила меня, как правильно их выбирать.　

— Что ещё за нуб? — задыхаюсь я.　

— Нуб, как в компьютерных играх, знаешь? Новичок.　

— Ну-у-уб! — хохочу я, и Дима подхватывает, и вот уже мы оба задыхаемся от смеха.　

— Дыши, Лара! — говорит он, и в его глазах — слёзы. От смеха, наверное.　

— Дыши, Дима! — вторю я, и он касается моей руки липкой ладошкой, заставляя моё сердце кувыркнуться. Это — сильнее, чем всё остальное. Чем первая любовь, которой у меня никогда не было.　

Я поднимаю взгляд и вздрагиваю, вырвав у Димы свою руку. Макс смотрит на меня в зеркало заднего вида, и его глаза кричат от боли.　

Резко свернув с дороги, он останавливает машину, выходит и закуривает, прислонившись к капоту. Потом, видимо вспомнив о Диминой болезни, срывается с места и исчезает за деревьями.　

— Нервный он чего-то! Съел бы пару конфеток. Глядишь — и полегчало бы, — очень по-взрослому шутит Дима, всё ещё смеясь и борясь с икотой.　

**********　

Бугазская коса по сути представляет собой огромный, великолепный пляж. Мы валялись на песке, шлёпали по воде, даже построили форт, хотя это занятие заинтересовало только меня. Дима обозвал меня ребёнком, и мне пришлось включить телефон, чтобы проиграть ему мелодию из «Шрека» и напомнить, кто из нас взрослый.

Макс оставил нас развлекаться и вернулся к машине. Дима смотрел ему вслед, хотел, чтобы дядя остался, но ничего не сказал. Покосился на меня, но я притворилась, что не заметила. Я не могла предложить Максу остаться. Физически не могла. Он вернулся через пару часов, немного помятый и усталый, видимо, спал в машине. Сел поблизости, боком ко мне, глядя на море. Глаза спрятаны за линзами очков, чёрные волосы блестят на солнце. Вкрапление седины на висках и капли пота, стекающие по шее. Я засмотрелась на него, не в хорошем смысле, конечно, просто никогда не думала, что появится возможность разглядеть его так близко. Восемь лет я видела во сне его глаза и составляла остальной образ по кусочкам, как мозаику. А теперь могла рассмотреть всё, даже то, чего не заметила раньше. Красивым его не назовёшь, никак: лицо выточено грубо, и взгляд слишком суровый. Да и шрам не помогает. Но Макс заметный, запоминающийся. Чем? Сосредоточенной наглостью взгляда. Широкий, как шкаф, и высоченный. Такого не толкнёшь в толпе, а старательно обойдёшь, да ещё и извинишься на всякий случай.　

— Заберёмся на дюну? — спросил он Диму. — Поедешь верхом?　

— Да!! — Голос Димы восторженный и бархатистый. Сверкая глазами, он подбежал к Максу и ухватился за его плечо, как будто опасаясь, что тот передумает и сбежит.　

Кто я такая, чтобы внедряться в эту детскую любовь, в кровное родство?