Тот, кто меня разрушил

Я наклоняюсь вперёд, чтобы разглядеть лицо Макса, ищу на нём торжество и облегчение. Но очки снова скрывают правду, и я отступаю, сжимаюсь, как побитая собака. Меня только что выгнали из Анапы. Дима сделал быстрый и правильный выбор, он отверг меня за неискренность, и теперь я могу без зазрения совести ехать дальше. Могу прожить оставшуюся жизнь, старательно избегая слова «катарсис».　

Что ж…　

Я вытягиваюсь на песке и достаю деньги.　

— Ты был отличным гидом, самым необычным и забавным. Спасибо. — От приторной улыбки сводит скулы. Кладу деньги на его колено и ненавижу себя за неискренность перед единственным человеком, мнение которого меня волнует. Очень.　

Дима смотрит на деньги и часто моргает, и тогда я неловко пытаюсь перевести тему.　

— Хорошо, что твоей бабушке уже лучше. Когда её отправят на реабилитацию, вы сможете увидеться. Ты ведь соскучился, да? — Повторяю «да» несколько раз, надеясь, что Дима подхватит эту тему, но он таращится на деньги и молчит.　

— Я устал, — выдаёт он, наконец, потом поднимается с песка и даёт знак следовать за ним. — Я хочу домой.　

Мы с готовностью идём следом, перешагивая через полотенца, игрушки и газеты. Я ловлю себя на мысли, что никогда не смогу ненавидеть Макса сильнее, чем в этот момент. Самое неприятное — то, что он прав: наша дружба с Димой всё равно должна закончиться, так почему бы не сейчас и почему бы не на правде. Макс поступил почти благородно: он сказал племяннику правду, и от этого у меня во рту появляется привкус желчи.　

Я ненавижу то, что он прав.　

Когда мы садимся в машину, Дима молча откидывается на сидении и закрывает глаза. Не успеваем выехать с парковки, как он кашляет, всего пару раз, но при этом морщится. Провожу рукой по его вспотевшему лбу и достаю пакет с ингаляторами.　

— Дима! Почему ты ничего не сказал?! — мой голос гремит, как жестянка. Макс снова паркуется и, выскочив из машины, открывает дверь и смотрит на племянника.　

— Мне было весело, не хотелось всё портить, — вяло объясняет тот. В пакете с ингаляторами я замечаю две полные бутылки воды.　

— Дима! Когда ты в последний раз пил?　

— Не помню.　

Пытаюсь открыть бутылку, но потные руки скользят, и Макс выхватывает её, на секунду касаясь моих пальцев. Это неожиданно и неприятно, и мы смотрим друг на друга, как будто оценивая нежелательный контакт. Оба остаёмся недовольны.　

Дима жадно выпивает полбутылки, я пересаживаю его поближе к себе, и мы делаем дренаж и гимнастику. Похлопываю по рёбрам, он наклоняется, откашливается, благодарно кивает.　

— Что я могу сделать? — спрашивает Макс с такой тревогой в голосе, что я приказываю себе забыть, кто он такой на самом деле.　

— Будем надеяться, что это из-за обезвоживания. На жаре и без жидкости Диме трудно откашляться. Но всё равно поедем в больницу, там сделают ингаляции посильнее.　

Макс благодарно кивает, радуется, что может хоть чем-то помочь. Сесть обратно за руль и гнать, гнать, гнать.　

Дима приканчивает бутылку и устраивается на моём плече.　

— Мне лучше, — сопит мне в руку. Дышит часто, но ничего страшного.　

— Поехали! — командую. — И включи кондиционер на пару минут. Слишком сухой воздух — это плохо, но в машине невыносимая жара.　

Макс несётся на бешеной скорости. Я пытаюсь его успокоить, но получаю в ответ только укоризненный взгляд.　

— Всё-таки хорошо, что вы друг друга терпеть не можете, — вдруг усмехается Дима. — Из вас вышли бы хреновые родители.　

— Фиговые, — автоматически поправляю я, и тут до меня доходит, что именно он сказал.　

— Почему? — неожиданно спрашивает Макс.　

Ошарашенная, я пытаюсь разглядеть его лицо в зеркале заднего вида, а Дима хихикает, явно довольный тем, что дядя задал этот вопрос.　

— Забыли напоить ребёнка, а теперь ещё и в аварию попадём на такой скорости, — смеётся он.　

— Ребёнок! — фыркаю я и напеваю мелодию из «Шрека». Макс снижает скорость и молчит.　

**********　

Макс несёт Диму на руках, спешит, а я бегу следом. В приёмном отделении мальчика сразу узнают, и я не знаю, хорошо это или плохо. Через десять минут он уже сидит у компрессорного ингалятора, а мы с Максом стоим рядом, как виноватые родители. Нам не хватает места, слишком тесно, слишком близко. Наше прошлое не умещается в крохотном лечебном кабинете.　

Дима довольно щурится, глядя на наши виноватые лица. Врач открывает дверь и разглядывает нас, как будто решая, кому не место рядом с ребёнком.　

— Это — Лара и мой дядя, — жизнерадостно объявляет Дима. Его явно развлекает наше вынужденное приключение.　

— Здравствуйте, Лара и дядя, — улыбается врач. — Как только процедура закончится, я осмотрю Диму как следует, но предупреждаю заранее — до утра мы его не отпустим. На всякий случай.　

Макс не находит себе места, в буквальном смысле. В кабинете слишком тесно.　

— Пойду узнаю про отдельную палату, — говорит он мне. МНЕ. Он МНЕ отчитывается.　

— Хорошо.　

Дима закатывает глаза и хихикает, глядя на наши неловкие расшаркивания.　

Врач пытается расшифровать ситуацию. Приходится пояснить, что я — медсестра, помогающая во время болезни бабушки.　

— О, понимаю! Не волнуйтесь, мы позаботимся о Диме. Можете идти.