Игорь уходил медленно и с неохотой, снова предлагал остаться на ночь, давал ненужные советы. Тянул время, стоял слишком близко, всё ещё на что-то надеясь. А когда ушёл, тишина стала мёртвой. Чёрной. Нестерпимой. Заперев дверь, я прошлась по дому, зажигая свет, потом включила телевизор. Не выдержав, поднялась наверх и постучалась в детскую.
— Ты что, читать не умеешь? — буркнул Дима в щель.
— Я собираюсь перекусить. Сделать тебе что-нибудь?
— Я взрос-лый, — с нажимом, по слогам произнёс Дима и захлопнул дверь.
— Тогда расскажи мне про свои лекарства, а то инструкция слишком сложная, — попросила я из коридора, надеясь выманить его из комнаты.
Дверь медленно приоткрылась.
— Тоже мне, медсестра, — пробормотал Дима, проходя мимо. — Навязалась на мою голову, туристка неумелая.
— Слушай, а у тебя мороженое есть?
— Нет, конечно, мне нельзя мороженое, — осуждающе глянув на меня, Дима зашёл на кухню. — На фиг ты свет везде зажгла, ещё вечеринку устрой!
— Неплохая идея.
Дима бросил на меня дикий взгляд и достал инструкцию.
— Что тут непонятного? — тыкает тонким пальцем в ламинированный лист и кривит рот. — Написано же русским языком: ингалятор с красной наклейкой — три раза в день. С синей — только если нужно. Небулайзер мыть, как написано. Раствор для ингаляций в отдельном пакете.
— А ферменты?
— Только если понадобятся. У меня лёгочная форма. Неужели не заметно, что я в порядке?
Смотрит на меня, прищурившись, оценивая. Вызывающе смотрит. Ищет сочувствие в моих глазах, чтобы прихлопнуть его в зародыше. Не любит говорить о своей болезни, но от себя не спрячешься. Уж я-то знаю.
— Ты в какую школу ходишь?
— В дурацкую. Мне пора спать.
Привычными движениями Дима принял нужные лекарства, сделал ингаляции и направился к выходу.
— А гимнастика?
— Я не маленький, да и вообще, я здоров.
— Можно послушать твои лёгкие?
— Нет. — Красные пятна гнева поползли по его совсем ещё детским щекам. — Тебя пустили в этот дом, потому что тебе негде жить. И всё. Поняла? Мне ты не нужна. Если не хочешь вернуться в сарай, то оставь меня в покое!
— Дима!! — зову, и он неохотно замирает на лестнице. Худенькие плечи дёргаются, готовясь к противостоянию.
— Что ещё?!
— Я знаю, что ты в порядке.
— Отвали и не дёргай меня. Я собираюсь притвориться, что ты здесь не живёшь.
Сколько ему лет? Одиннадцать? Если судить по нраву, то все семнадцать.
Я осталась одна посреди чужого, ярко освещённого дома в городе, который должен был вернуть мне покой. А вместо этого растрепал меня ещё сильнее.
Так бывает. Вокруг тебя драма, планы, опасения, ты купаешься в них, порой утопая, порой выбиваясь к поверхности. А потом раз — и тебя выбрасывает на совершенно незнакомый берег. Ты сидишь на песке, ошарашенно глядя по сторонам, и пытаешься угадать следующий ход судьбы.
******
Спала я на удивление хорошо, вообще без снов. Проснулась в десять утра, в панике выбежала на кухню и обнаружила там Диму с большой коробкой хлопьев.
— Это твой завтрак?
— Ужин.
— Может, тебе что-нибудь приготовить?
— Нет.
Вот и поговорили.
Открываю холодильник, сканирую содержимое. Людмила Михайловна не разочаровала — на полках фрукты, овощи, мясо, полный ассортимент здоровой пищи. Делаю себе бутерброд, поглядывая, как Дима сражается с хлопьями. Растерзанная коробка валяется на полу, а он пытается разорвать плотный пакет. РаОткрываю ящик, в котором вчера заметила ножницы, протягиваю их, но Дима отворачивается. Настойчиво пытается разорвать пакет руками, пыхтит, тянет, смотрит на меня исподтишка. У него получается, хотя и не сразу, зато красиво, как новогодний салют. Большая часть хлопьев падает на чёрный кафель пола, остальное — на стол. В миску — совсем чуть-чуть.
— Не голоден? — хмыкаю я, и Дима поворачивается и смотрит на меня с вызовом. Думает, что я стану ругаться, заставлю убирать, побегу за пылесосом. Но он не знает, что меня прибило к незнакомому берегу, что я потеряла привычный ритм и теперь стою рядом с ним, прислушиваясь и присматриваясь. Я не приспособлена к нормальной жизни, в которой есть дом, дети и завтрак вдвоём. Дима — мой единственный ориентир, я смотрю на него и надеюсь, что смогу научиться жизни, что он впустит меня в свою колючую уверенность.
— Нет, не голоден. — Он так и стоит посреди разбросанных хлопьев. Рядом на столе