Тоска по дому

Так больше продолжаться не может. В доме стоит запах расставания, словно запах вареной картошки. После душа Ноа надевает спортивный костюм. Я допоздна сижу в библиотеке, чтобы вернуться домой, когда она уже спит. В постели мы больше не спим в позе вилки (она ложится на меня, кладет голову мне на грудь и одну ногу просовывает у меня между ног, так что наши тела напоминают нечто вроде вилки с четырьмя зубцами); теперь во сне мы похожи на две отвернувшиеся одна от другой скобки. Обмениваемся только самыми необходимыми словами. Она больше не делится со мной забавными историями, которые случились с ней в университете. Я сухо сообщаю ей, что временно прервал работу в клубе. Она говорит: «Оставь мне ключи. Купи пятипроцентный творог». Я напоминаю ей, что надо включить бойлер. И мы оба избегаем произносить фразы в будущем времени.

Как так получается, что в кино всегда есть какой-нибудь кризис? Какая-нибудь драма? В конце концов все собираются на уик-энд в загородном поместье на юге Англии, конфликты обостряются, но затем разрешаются, и участники извлекают для себя урок. Но у нас, в Кастеле, невозможно понять, с какого момента все пошло не так, потому что такого момента не было. Просто постепенно росло напряжение. Сначала оно проникало из внешнего мира, потом из каждого из нас друг к другу. Жужжание становилось все сильнее, пока не достигло такой степени, что мы вынуждены обеими руками зажимать уши и нам уже не до объятий.

Тем не менее на прошлой неделе, когда мы отправились искать скрытый источник и спускались к нему по тропинке, я подал ей руку, как во время давней поездки в Иудейскую пустыню, и мы оба улыбнулись, потому что в каждом из нас пробудилась память о том первом прикосновении, и я на несколько секунд поверил, что все обратимо, что все еще можно изменить, что под этим жужжанием в нас еще пульсирует что-то живое, что надо просто стряхнуть с нас, словно с прекрасной забытой мозаики, песок, и мы опять будем вести в постели беседы, подобные танцу, и танцевать в гостиной так, словно беседуем. Но даже после часа поисков нам не удалось найти источник, и я не понимал почему, ведь перед больницей «Хадасса Эйн-Карем» мы, как сказал Давид, свернули вправо, затем поехали по грунтовой дороге и на развилке свернули влево, через сто метров после поворота припарковались на зеленой лужайке и начали спуск по тропинке, которая должна была привести нас к источнику.

Но там ничего не было. Только засохшие сорняки.

– Ничего страшного, – сказала Ноа. – Какое это имеет значение.

Но я настаивал на том, чтобы найти этот проклятый источник, как будто от него зависела наша жизнь; я знал, что веду себя по-идиотски, но не мог остановиться. Поэтому я потащил нас к машине, рванул назад, к развилке грунтовой дороги, и Ноа сказала, что я угроблю машину, но я пропустил ее слова мимо ушей и продолжил гнать, на развилке свернул не влево, а вправо, проклиная Давида, этого музыканта не от мира сего, за то, что не сумел внятно объяснить дорогу. Но и после поворота направо мы не нашли ничего интересного, если не считать мусорной свалки с кучей стеклянных бутылок. Ноа сказала:

– Давай вернемся на прежнее место, там, по крайней мере, было красиво.

Я ответил «Хорошо» таким недовольным тоном, будто только ее нетерпение помешало нам найти источник, и мы вернулись туда, где была зеленая трава.

– Давай расстелем одеяло и устроим пикник, – предложила Ноа.

– Ладно, – согласился я, – если хочешь.

Она спросила:

– Ты предпочитаешь вернуться домой?

Я не ответил, и мы расстелили одеяло, прижали его по углам камнями, съели наши бутерброды, выпили минеральную воду, потом легли на одеяло, стали смотреть на облака и затеяли спор о том, на кого одно из них похоже – на бегемота или на вампира. Затем Ноа набрала в рот воды из бутылки, приподняла вверх мою рубашку, наполнила мой пупок холодной водой и сказала:

– Вот он, тайный источник.

И я засмеялся, потому что, в самом деле, что за безумие вселилось в меня только что, с каких пор меня заботит подобная ерунда, но, прежде чем приятное ощущение от этой мысли успело разлиться у меня по всему телу, Ноа сказала:

– Давай сфотографируемся.

Ее нервозность просачивается в меня, подумал я, но согласился, потому что не было сил спорить, и она поднялась и начала возиться с камерой. Через несколько секунд она сказала:

– Встань, а то горы не попадают в кадр.

А я указал ей на пупок и спросил:

– А что с источником?

Ноа подошла ко мне, подняла с одеяла и сказала:

– Обними меня, сейчас будет снимок.

Едва я успел нацепить на лицо маску счастья, послышался щелчок.

На обратном пути она сказала:

– Кайфово было выбраться из дома, правда?

И я ответил:

– Да.

Хотя слово «кайфово» не показалось мне точным определением произошедшего. А она сказала, что мы должны делать это чаще.

– Ходить на прогулки, в походы – вот что я имею в виду, – добавила она.

Я крепко, очень крепко сжал руль и спросил:

– Ну, и куда мы отправимся в следующий раз?

И Ноа ответила: