Тоска по дому

– Конечно, – отвечаю я, и привычное злое жужжание, утихшее, пока мы занимались любовью, – оно всегда утихает, когда мы занимаемся любовью, – звучит снова. Она поворачивается ко мне спиной, и я думаю: «А что, если на этот раз мне и в самом деле придется уйти, и все эти разговоры о зависимости – не более чем дымовая завеса, туман на поле психологической войны, которую я веду против себя, лишь бы не видеть горькую правду: в последнее время нам плохо, просто плохо, а если задуматься, то нам никогда и не было хорошо вместе, за исключением первых медовых недель да еще первого месяца здесь, в этой квартире. И нескольких дней после Хануки. Проклятье, это вечное шараханье, стоит мне что-то решить, я тотчас выдумываю контраргумент. Линии стираются – между добром и злом, между одним человеком и другим, между нами и всей этой паникой вокруг, всеми этими взрывами и актами мести. Нам обещали ясность и простоту, но оказалось, что это вранье. Все размыто, даже граница между рассудком и безумием. Вот я – авторитетная личность, а минуту спустя – небритый тип, и они тянут меня в свою, больную сторону. Это как в детской игре: вы рисуете мелом линию, а потом беретесь за руки и пытаетесь перетянуть соперника на свою половину, за черту. Но здесь даже черты нет, в лучшем случае – маленькая звездочка. Маленькая звездочка, которая отличает меня от меня же другого и так легко – бац – исчезает; как в армии на учениях: прежде чем я успеваю сделать вдох и защититься, грудь сжимается, спину покалывает от страха, горло царапают осколки стекла, а в висках стучит: «Псих, псих, псих…»

Между тем Ноа уже сопит во сне. Жужжание прекращается. Оно стихает всегда, стоит ей уснуть, и наступает тишина и во мне начинает, как поет Эхуд Банай, бить родник; теперь я могу придвинуться к ней и шептать ей на ухо ласковые слова. Я говорю ей, что душа моя вплетена в ее душу, что нет женщины, подобной ей, что я постоянно бесстыдно желаю ее. И все это правда. Она улыбается во сне. Я целую ее в щеку и в мочку уха, приподнимаюсь и осторожно, чтобы не потревожить ее сон, перелезаю через нее, сую ноги в тапочки – одна моя, мне впору, а вторая ее, она мне мала, – достаю из-за холодильника веник и начинаю сметать осколки тарелок, которые швырнул на пол в разгар ссоры с криком: «Не желаю ничего слышать о твоем дипломном проекте! Не желаю!» Удивительно, до чего далеко разлетелись эти осколки: я нахожу их возле входной двери, и за телевизором, и под диваном. Один валяется рядом с письмом Моди, которое я заметил только сейчас. Странно. Когда Сима успела его бросить? Неужели ждала, пока мы не закончим? Неужели она все слышала? Но мне все равно. Пусть слушает. Пусть думает, что я сошел с ума. Даже в клубе так думают. Но мне это безразлично. Главное, что у меня есть письмо от Моди. Можно на время отложить веник в сторону. Сесть в кресло. И прочитать.

Амиго!

Я должен кое-что тебе рассказать. Лучше бы ты был здесь, и я бы рассказал тебе это с глазу на глаз, но пока все, что у нас есть, – это письма, а мне необходимо с тобой поделиться. Стало быть, вперед! Устраивайся поудобнее и читай.

Зовут ее Нина, и она чешка. Безумно красивая, вроде Ольги, русской девчонки, которая училась с нами в школе классом младше, только еще более утонченная. Мы встретились в агентстве, которое организует однодневные походы к ближайшему вулкану Пакайя. Мы оба стояли в очереди и ждали, пока агент не закончит обслуживание большой группы немцев. На стене у нее за спиной висели фотографии вулкана, снятого с самолета, но я смотрел на них, ничего не видя. Мой взгляд был прикован к ней, и меня восхищала в ней каждая деталь. Аристократический нос. Аккуратные брови домиком. Грациозная, дивной белизны и гладкости шея (прости за пафос, но ее шея, когда я рассмотрел ее ближе, действительно шедевр). Что самое странное, она тоже положила на меня глаз. До сих пор не понимаю, что она нашла во мне, но, по-видимому, существует тип девушек, которым по вкусу рослые и крепкие израильские парни с растрепанными волосами. Во всяком случае, она смотрела на меня, а я на нее, и чем дольше мы ждали своей очереди, тем более долгими и убедительными становились наши взгляды. Я как раз пытался мысленно перевести на английский все известные мне фразы, необходимые для знакомства, когда дверь вдруг открылась, в помещение вошел тощий парень в рваных джинсах, уселся рядом с моей будущей женой и завел с ней разговор на каком-то странном языке. «Невероятно, – пробормотал я себе под нос, – что за невезуха! Как только девушка проявляет ко мне интерес, тут же выясняется, что у нее уже кто-то есть». Я встал и начал расхаживать по агентству. Жутко взвинченный. Туда-сюда. Туда-сюда.

– Извините, вы тоже интересуетесь поездкой в Пакайю? – обратился ко мне по-английски ее приятель, этот извращенец и враг Израиля.

– Да, – лаконично ответил я.

– Когда?

– Завтра. Вы тоже?