Тоска по дому

Я взял свою сумку и вышел из комнаты, не обращая внимания ни на поднятую бровь Навы, ни на Шмуэля в треснутых очках, который поднялся мне навстречу; я не ответил Ронену и Ханит, на миг прекратившим флиртовать друг с другом и окликнувшим меня; быстрым движением руки отмахнулся от Джо, спешившего ко мне с шашками. Поднялся по лестнице, уступил дорогу Гидону, который возвращался из туалета и даже не посмотрел на меня, будто ссора между нами мне привиделась. А может, я и в самом деле ее себе вообразил? Может, все это только мои фантазии? Я на секунду задумался, и меня охватило легкое головокружение; я испугался, что упаду с лестницы, но продолжал подниматься, останавливаясь перевести дыхание и то прислоняясь к правой стене, то опираясь на левую, пока не вышел на свежий воздух, в пустынный парк, и не побежал по улице, не зная, куда бегу.

Наступили тревожные дни. Пушки обстреливают Ливан. В аэропорту Бен-Гурион тоска и уныние. Сельскохозяйственные проекты заморожены, огурцы дрожат от холода. Абу Даби решает приостановить дипломатические отношения (нет, Абу Даби, не оставляй нас). Иерусалим отмечает трехтысячелетний юбилей, но никто не приходит на вечеринку, кроме фирмы-организатора «Бетти-бетти-бам». Мужчины в костюмах с галстуками требуют выборов, но не могут договориться о дате. Иорданская пара, давшая сыну имя Рабин, скрывается в Израиле от разгневанной толпы соотечественников. Семидесятилетний мужчина нападает на девяностолетнюю мать. Детям по ночам снятся теракты. Над мостом в Мевасерете появляется огромное белое облако мысли: на мгновение, всего лишь на мгновение кажется, что все здесь могло быть иначе.

Я держала в руке письмо для Амира и Ноа, но мне не хотелось бросать его в дверную щель. Я хотела послушать, о чем они говорят.

– Мы должны выбросить эту фотографию, – сказала Ноа. Ее голос доносился вполне отчетливо.

– Чем тебе мешает фотография? – сказал Амир. Его голос звучал странно. Не так, как всегда. Он как будто дрожал.

– Она тянет нас обоих вниз, – сказала Ноа. – Как нимфа печали, она затягивает нас в свои сети, чтобы утопить.

– Бихья́т[67], Ноа! Человек сидит на кровати и смотрит в окно на улицу. Кто здесь кого топит? – спросил Амир чуть глуше.

Я представила себе, как они стоят перед фотографией, уперев руки в бока.

– Посмотри на его плечи, – ответила Ноа. – Погляди, как они поникли. И какие тяжелые у него руки. Он не смотрит на нас. Он смотрит на улицу. Знаешь, почему ты так держишься за эту фотографию? Потому что этот человек хочет уйти. Как и ты.

– Он не хочет уходить, Ноа, он тоскует по чему-то.

– Ты тоже тоскуешь?

– Всегда.

– А сейчас, например, о чем ты тоскуешь?

– О тебе.

– Я тоже тоскую о тебе.

– Но я здесь.

– Нет, я тоскую о том, каким ты был, пока мы не переехали на эту квартиру.

– А каким я был?

– Не знаю. Более… округлым. Мне казалось, что у тебя внутри большой теплый шар.

– Жаль тебя разочаровывать, но во мне есть и углы. Мне говорят, что я сумасшедший, но что поделаешь, я не умею срезать углы.

Я прикрыла отверстие и прислонилась к стене. Почему они перестали кричать друг на друга? Почему вдруг заговорили так ласково, с таким взаимопониманием? Мы с Моше никогда так не разговаривали. Он тоскует о ней, она тоскует о нем. Тогда что у них не так? И кто сказал ему, что он сумасшедший? И почему полчаса назад они били посуду?

Я снова открыла заслонку. Знала, что это некрасиво, но не могла удержаться.

– А почему ты больше не танцуешь? – спросил Амир.

– Я танцую.

– Когда?

– Когда тебя нет дома.

– Почему? Я тебе мешаю?

– Нет, просто, когда тебя нет, больше места.

– Но у меня аэродинамическое сложение.

– Пфф, Амир, это не имеет отношения к физике. Это, скорее, ощущение.

– Так может, мне уйти? У тебя тогда будет много места. Бесконечно много места.

– Вот видишь, тебе постоянно хочется удрать?

– Д-д-допустим.

Это последнее «допустим» Амир произнес убийственно раздраженным тоном, и я ждала, что бурная ссора возобновится и они опять начнут кричать и бить стаканы и тарелки. Я даже представила себе, что будет, если Ноа уйдет, Амир останется дома один, а хозяйка квартиры явится его утешать. Но я тут же разозлилась на себя: «Хватит, Сима, что с тобой?» Я решительно закрыла отверстие, отправилась на кухню, загрузила посудомоечную машину и вымыла раковину, но краем уха продолжала прислушиваться к происходящему за стеной. Разговор продолжался еще какое-то время, то он говорил, то она, то опять вступал он. Потом все стихло, как будто они вышли из дома, однако дверь не хлопала, и я не слышала звука шагов по плитке. А через несколько минут раздались другие звуки, какие издает Ноа и от каких у меня начинается щемящее томление там, внизу живота; я представила себе, что они сейчас лежат в постели, его белое длинное тело поверх ее, или, возможно, она на нем, опирается на его сильные плечи, целует его грудь, на которой нет ни единого волоска, грудь у него абсолютно гладкая, как я люблю, а может, он вообще сзади, поди знай, что вытворяют эти двое, возможно, он сзади, ухватился за ее бедра, за ее узкие бедра, и…