Торнсайдские хроники

Я окинула взглядом опочивальню. Просторно, внушительно, шикарно. Старинные гобелены, каждый из которых наверняка стоит кучу денег, картины в тяжелых рамах, вычурные канделябры. Кровать под балдахином, состоявшим из четырех отдельных занавесок, из которых сейчас были отдернуты только две. Я поморщилась. Знаю, балдахин – вещь функциональная, средство борьбы все с тем же холодом, но все равно смотрелось безвкусно. Особенно учитывая, что скоро мне самой придется оказаться внутри… Замерзнуть же я как-то боялась в последнюю очередь.

– Проходи.

Рейвен сидел, комфортно развалившись в большом тяжеловесном кресле с высокой спинкой. Одет он был по-домашнему: легкие неофициальные брюки, длинная рубашка навыпуск, не перехваченная никаким поясом, сверху накинут, но не завязан, теплый халат.

– Присаживайся, не стесняйся. – Он кивнул на дубовый стул, ножки которого были сделаны в форме львиных лап. Похоже, мебели попроще в этой комнате банально не было. А возможно, и во всем доме тоже. – Можешь угощаться.

На этот раз граф кивком указал мне на низкий столик, на котором стояли вазы с фруктами и сладостями.

Я села и, закинув ногу на ногу, откинулась на невысокую спинку.

– Не можешь есть, когда волнуешься? – осведомился он.

– Кто сказал, что я волнуюсь? Не хочу наткнуться на очередной дурманящий разум сюрприз.

– Я же уже говорил, что не повторяюсь.

– Да полноте, – поморщилась я. – Не надо строить из себя большого оригинала. Все твои методы были чрезвычайно грубы и банальны.

Я никогда не говорю «вы» мужчинам, с которыми сплю. Это причуда аристократов. А если кому-то не нравится, он вполне может выбрать себе другую женщину. Возражать я точно не стану.

– Но они же сработали.

– Одно другому не мешает. – Я взвесила в руке крупное зеленое яблоко, подкинула его на ладони и положила обратно в вазу. – Мне нужны гарантии того, что их отпустят.

– Ты мне не доверяешь? – усмехнулся он.

– Боже сохрани. Я еще не сошла с ума.

– Мне нравится твоя наглость. Документы о помиловании готовы. Я прямо при тебе крикну своим людям, которые дежурят за стеной, и они дадут ход освобождению. Они ждут только моего слова, даже заходить сюда не будут.

– Так кричи, я жду.

Рейвен оценивающе на меня посмотрел.

– Не так скоро. Сперва как минимум разденься.

– Ты говорил, что я могу просить за это все, чего хочу.

– Говорил, – протянул Рейвен, – правда, с этим ты запоздала. Но, впрочем, я могу как минимум тебя выслушать. Так чего же ты хочешь?

– Информацию, – ответила я. – Удовлетвори мое любопытство, ответив на пару вопросов.

– Ну что ж, пожалуй, это справедливо, – рассмеялся он. – Взамен за физическое удовлетворение удовлетворить любопытство. Мы ведь так и не закончили наше интервью, верно? Будем считать, что это – вторая его часть.

– Та, где раскрывается правда, – спокойно уточнила я.

– Отчего бы и нет? Что же ты хотела спросить? Я весь внимание.

– Почему ты так горячо просил у ван Дрейков, чтобы они отпустили ни в чем не повинную девушку-газетчицу? Только не говори, что просто из сострадания. Я боюсь разрыдаться от умиления.

– Разумеется, нет. Сама посуди: что бы сделала девушка-газетчица, если бы ее отпустили?

– Первым делом подняла бы город на уши, – кивнула я. – Логично. Так все становится значительно… понятнее. А что Кларинда? Ты ведь понимаешь, мое слово против твоего не будет значить ничего. Но мне интересно. Это действительно ты?

– Конечно.

– Дочка барона? В других случаях ты вел себя умнее. За эту прихоть ты чуть было не расплатился головой. И расплатился бы, если бы меня не оказалось рядом.

– Вот тогда-то ты меня и заинтересовала. Что касается Кларинды, ситуация действительно вышла из-под контроля. Она увидела кое-что, чего не должна была видеть… Одного сильно несговорчивого человека, с которым пришлось разобраться не вполне законными методами. Словом, пришлось незамедлительно избавляться и от нее, пока она не успела обо всем рассказать. Но убивать ее сразу было бы обидно. Я столько времени ее уламывал и уже почти уломал. Надо же было довести дело до конца. А ждать, пока она сама согласится, теперь было необязательно. Это даже удивительно, сколь покладистой становится женщина, стоит только показать ей пару инструментов из пыточной. Всего лишь показать. После этого она делает все, что ей скажут. Плачет, но делает.

– Не беспокойся, я плакать не буду, – жестко заверила я.

Рейвен бросил на меня заинтересованный взгляд.

– Знаю, – кивнул он. – Так даже лучше. Ну так что, мы закончили с разговорами? Можем переходить к делу?

– Можем.

Я отодвинула вазу с фруктами к середине столика и поднялась со стула. Мельком глянула в окно и вздрогнула. Мне показалось или там мелькнул силуэт Кентона? Впрочем, вернее всего, померещилось. Я решительно задернула занавеску, сшитую из той же ткани, что и балдахин.

– Раздевайся.

Он остался сидеть, развалившись в кресле, готовый внимательно наблюдать за этим зрелищем. Сжав зубы, я сбросила с себя плащ и стянула через голову платье.