Торговец пушками

На этом мой запас мужских и женских имен на «Ч» полностью иссяк. Ронни нахмурилась:

— А зачем было писать среднюю букву?

— Сам не пойму.

— То есть если имелся в виду, скажем, Чарли Дунс, то почему не написать просто «ЧД»?

Я опустил взгляд на страницу:

— Чарли Этерингтон-Дунс? Черт его знает. Тебе виднее.

— Что это значит?!

Ронни оказалась на удивление обидчивой.

— Прости, я лишь хотел сказать… ну, раз уж ты целые дни проводишь бок о бок с нелепыми типами вроде…

Я прикусил язык. По всему было видно, что Ронни мои шутки не нравятся.

— Да, и еще у меня нелепый голос, нелепая работа, и мой дружок работает в Сити.

Она вскочила и пошла плеснуть себе еще водки. Мне она добавки не предложила, так что у меня сложилось ощущение, будто я расплачиваюсь за чужие грехи.

— Послушай, я не хотел тебя обидеть. Честное слово, я не имел в виду ничего обидного.

— Я ничего не могу поделать со своим голосом, Томас. И со своей внешностью тоже!

Она наполнила рюмку и протянула мне.

— И не надо ничего делать! У тебя замечательный голос, а выглядишь ты еще лучше!

— Ох, перестань, пожалуйста.

— Буквально через минуту, — сказал я. — Слушай, а чего ты так завелась?

Глубоко вздохнув, Ронни села на место.

— Да потому что меня это бесит — вот почему. Половина моих знакомых вообще не воспринимает меня всерьез из-за моего голоса, а другая половина, наоборот, относится ко мне серьезно исключительно из-за моего голоса. И со временем это начинает раздражать.

— Ну, может, это прозвучит немного льстиво, но лично я отношусь к тебе очень серьезно.

— Правда?

— Святая правда! Чрезвычайно серьезно. — Я немного выждал. — И мне абсолютно неважно, что ты самая обычная выпендрежница.

Она смотрела на меня довольно долго, так что я даже начал подумывать, уж не ляпнул ли опять что-то не то и не полетит ли в меня что-нибудь увесистое. Но тут она неожиданно расхохоталась, и я почувствовал себя гораздо лучше. Надеюсь, она тоже.

Около шести часов зазвонил телефон, и по тому, как Ронни держала трубку, я понял, что звонит ее дружок — известить о времени своего визита. Она не отрывала взгляда от пола и то и дело «дакала» в трубку — то ли потому, что рядом был я, то ли из-за того, что их отношения уже перешли в такую стадию. Я подобрал куртку и отнес свой стакан на кухню. Вымыл и тщательно вытер — на тот случай, если она вдруг забудет сделать это сама, — и как раз ставил стакан в буфет, когда вошла Ронни:

— Ты еще позвонишь?

Она выглядела немного грустной. Наверное, я тоже.

— Конечно.

Я оставил ее шинковать луковицу, готовясь к возвращению своего товарного брокера, и сам закрыл за собой дверь квартиры. Судя по всему, уговор был такой: она готовит ему ужины, а он ей — завтраки. Учитывая, что Ронни относилась к разряду людей, для которых пара грейпфрутовых долек — уже верх кутежа, он явно не остался в накладе.

Честное слово. Такие уж мы, мужики.

Такси доставило меня в Вест-Энд по Кингз-роуд, и в половине седьмого я уже околачивался перед зданием Министерства обороны. Двое полицейских пристально наблюдали за моими хождениями взад-вперед, однако я предусмотрительно запасся картой и одноразовым фотоаппаратом и с предельно бестолковым видом снимал голубей — дабы как можно меньше напрягать полицейские мозги. Гораздо больше подозрений я вызвал у продавца в сувенирной лавке, потребовав карту, причем абсолютно неважно, какого города.

Больше никаких подготовительных мероприятий я не проводил, и уж естественно, мне не хотелось, чтобы мой голос засекли по входящим звонкам в министерстве. Я делал расчет на то, что О’Нил — типичный трудоголик, и первая же рекогносцировка подтвердила, что я прав. Седьмой этаж, угловой кабинет. Керосинка полуночника О’Нила пылала вовсю. Казенный тюль, украшающий окна всех «засекреченных» правительственных зданий, возможно, и способен защитить от телеобъективов, но не в состоянии скрыть свет из окна, который прекрасно виден с улицы.

Давным-давно, еще в безрассудные времена «холодной войны», в какой-то из контор, надзирающих за вопросами безопасности, нашелся умник, издавший предписание не выключать свет в кабинетах, являющихся «потенциальной мишенью», все двадцать четыре часа в сутки: якобы тогда вражеские агенты не смогут отследить, кто, где и как долго остается на работе. Поначалу идею встретили одобрительными кивками и похлопываниями по спине, а многие даже завистливо шептали, что, мол, «этот Каррутерс далеко пойдет, помяните мое слово», — пока на коврики у дверей соответствующих финотделов не шлепнулись первые пухлые конверты со счетами за электричество. После чего новой идее — на пару с Каррутерсом — было быстренько указано на дверь, причем в весьма грубой форме.

О’Нил вышел из министерства ровно в десять минут восьмого. Кивнув охранникам, полностью его проигнорировавшим, мой подопечный окунулся в сумерки Уайтхолла. Он помахивал портфелем, что само по себе уже было странно: никто никогда не разрешил бы ему вынести из здания что-то важнее пары обрывков туалетной бумаги. Хотя, возможно, О’Нил из тех чудаков, что таскают портфели просто для солидности. Не знаю.