Торговец отражений

Долго они лежали в тишине. Капли били по стеклам и крышам, но Грейс не слышала их. Только чувствовала, как замедляется дыхание Осборна, как унимается его дрожь, как снова становится спокойно. Пусть помнит — в ее руках он всегда будет в безопасности. Она защитит от всего мира, что бы ни случилось.

— Я часто думаю о том, что всем легенда приходится страдать, — тихо начал Осборн, не поворачиваясь. — Кто-то в детстве голодает или живет с алкоголиками, кто-то колется… А я всегда жил в любящей семье, у меня все было. Хочешь игрушку? Пожалуйста. Хочешь съездить в парк аттракционов в рабочий день? Пожалуйста, отец даже возьмет отгул. Хочешь остаться дома и не идти в школу? Конечно. Лишь бы только не плакал. Они даже сейчас переживают за меня. А я? А что я? А я вот, никчемный.

Осборн замолчал, задумался, поерзал, словно ему снова стало холодно, но, так и не согревшись, смиренно продолжил еще тише:

— Наверное, мое страдание — это жить и не понимать, кто я. Я живу в фантазии, а о жизни я не думаю. Кому эти песни? Кому эта музыка? Зачем все это, если никому это не нужно? Если я даже не знаю, что могу выдавить из себя, чтобы вписать в песню. Все ведь пишут песни об опыте. О жизни. А что могу написать я? У меня нет жизни, только выдумка. Я в ней как призрак. Жизнь была у того Осборна, а того Осборна я уже никогда не встречу. Я его уничтожил. Даже не кто-то другой, а я. Нет его, нет здесь Осборна. Несколько лет и весь багаж, который я мог использовать, растерян… Мне всегда кажется, что я могу написать что-то получше, но о чем? Если все мои воспоминания и реальность кажутся выдумкой, о чем тогда писать? Я хочу писать о настоящем. Но как могу, если я даже не понимаю, существую ли на самом деле?

Вдруг Осборн аккуратно перевернулся. Он был будто прозрачный, каждый напряженный нерв виден. Казалось, еще немного и оторвется от тела, взлетит к потолку и сольется с кумирами в единое. Осборн прошептал:

— Я мечтаю, чтобы смерть расставила все по местам. Чтобы я умер, а люди наконец дали мне имя. Чтобы они сказали, кто я. Пусть напишут на моем памятнике, кто я. Пусть на поминальном вечере скажут, кем я был. Пусть они оценят мою жизнь, потому что я не понимаю ничего.

— Мы все не понимаем, — прошептала Грейс.

— Когда-то нас всех ждет одно и то же, — сказал Осборн и вымученно улыбнулся.

Любить ближнего своего, как бы сложно ни было. Вот о чем говорил Джексон. Принимать любимых такими, какие они есть, и делать все, чтобы они были счастливы. Любовь ради любви. Вот смысл.

— Когда ты проснешься, все будет иначе. Я тебе обещаю, — прошептала Грейс и погладила его пальцем по щеке.

— Ты не волшебница, Грейс. — Улыбнулся Осборн и закрыл глаза.

— А ты поверь в эту фантазию и сделай ее настоящей.

— Как скажешь.

Осборн расслаблялся под ее прикосновениями, совсем другими, будто невесомыми, горячими, а Грейс долго-долго смотрела на него, запоминала каждую черту лица, каждый изгиб, каждую родинку. Он очень изменился за последние два года. Вырос на ее глазах, под ее прикосновениями. Любовь Грейс была живительной влагой.

— Почему ты такая? Почему мне только с тобой так… спокойно? Я только с тобой могу говорить. Я больше никого видеть не хочу. Почему? — тихо спросил Осборн, погружаясь в сон.

— Потому что я люблю тебя.

— И я тебя, но ты ведь не такая, как я.

Грейс гладила его по голове и улыбалась.

— Я — Бог.

— А я? — спросил Осборн и зевнул.

— И ты. Конечно ты тоже, милый.

— Мы оба? — прошептал Осборн, улыбнувшись, но не открыв глаз.

— Мы все, милый. Мы — новые Боги. И мы тоже можем устать.

— Значит, отдых? — прошептал он, окончательно пропав.

Грейс улыбалась. Она шептала:

— Когда-то мы все снова будем счастливы. Мы вспомним, что такое настоящая жизнь. Люди поймут, на что способны. Любовь и вечность возродят нас. Все станет другим. Мир возродится из пепла. Я люблю тебя, Осборн. Люблю. Пожалуйста, помни об этом.

Грейс сидела с ним долго, слушая мерное дыхание, любуясь красивым лицом, которое когда-то так полюбила, чувствовала, как бьется сердце, взлелеянное ее руками. Самое красивое творение, прекрасное. Ангел во плоти. Нельзя дать ему пасть. Он должен вечно парить. И не важно, что на самом деле все будет совсем не так.

А потом быстро переоделась, накинула на плечи пальто из темного драпа, завязала волосы в узел и спрятала их под шапку Осборна, которую вытащила из-под кровати, взяла сумку с самым необходимым, вышла во тьму коридора, прошептав тихое «Прощай».

Грейс знала, что больше они не увидятся прежними.

Дождь моросил. Ни один лучик света не мог пробиться сквозь плотную завесу темно-серой тьмы, клубившейся, спускавшейся к земле. Тучи были так низко, что, казалось, касались крон деревьев. Ветви путались в них, как в паутине. Казалось, что небо падает на землю.

Грейс знала, что ее никто не увидит, но и не боялась быть пойманной. Эта ночь особенная. Никто не знает, как она закончится.

Лес Ластвилля непредсказуем даже для тех, кто навещает его часто. Вода размывает тропинки, засыпает опадающими с деревьев листьями и путает. Но лес приводит, куда должен. Даже если плутающий не верит ему.