Торговец отражений

— Смерти нужно время, чтобы вступить в свои владения.

— Но времени же нет! Ты сам говорил! И Джексон говорил! Вы говорили, что мы увидим! Почему тогда мы должны ждать? — закричал Джим и продолжил бы, но что-то остановило его.

Он вдруг замер, как замирает испугавшийся человек, упал на колени и охнул, скрючился, прижался к земле и, словно слепец, пытался зацепиться за волшебную веревку в грязи, которая бы увела его. К нему тотчас подбежала Лиза, поставила на ноги и, не обратив внимания на крик, оттащила к лавке.

Тишина наступила быстро. Джим беззвучно плакал, Лиза гладила его по спине и бестолково смотрела на Уайтхеда у воды, а Сабрина продолжала молиться про себя, прижимая руки к дереву, чтобы ненароком не вознести их к запретным небесам.

— Я знал, кто он такой. Я увидел это раньше, Джексон рассказал мне, — пророкотал Шелдон. — Ты не должен винить себя, Джим. Никто не должен.

Шелдон подошел к телу Уайтхеда, опустился на колени, взял его за руку и перевернул на спину. Вода, освещенная чужой кровью, омывала бледные ноги Шелдона. Он провел ладонью по волосам, по шее, дотронулся до глаз мертвого, приподнял ему веки и посмотрел на Соломона Уайтхеда. Долго всматривался в лицо, жмурился, приглядывался.

— Он ни о чем не жалел, в его глазах нет печали. Уайтхед сделал все, что хотел, — сказал Шелдон и поднялся на ноги. Он все также бос, в белых одеждах, но теперь его ладони испачканы кровью. Шелдон обтер их о штаны.

— Что он такого сделал? — прошептала Лиза.

— Дура, ты и в самом деле не можешь сложить два и два? — просипел Джим, утирая нос рукавом.

— Объясните тогда, раз такие умные.

Шелдон не ответил сразу. Сперва он посмотрел на Грейс.

Грейс Хармон стояла неподвижно, не существовавшая, застывшая во времени, обратившаяся, подобно героине греческого мифа, в что-то обезличенное, в каменное дерево, в законсервированное время — пережиток прошлого. Обращенная лицом к пруду, все еще сжимавшая в белоснежной, словно сделанной из мрамора, ладони пистолет. Всего одна пуля, попавшая в цель. Уайтхед хранил его в доме для собственных причуд, и принял пулю от собственной руки.

— Соломон Уайтхед, сорок девять лет, двое детей, оба ребенка уехали в Лондон. Жена домохозяйка, известна как профессиональная нелюдимая бездельница, — начал Шелдон. Он больше не стоял на месте, а подошел к Грейс. Поравнялся, встал плечом к ее плечу и обратил взор к тому же противоположному берегу пруда, куда смотрела и Хармон.

— А третий ребенок? Грейс сказала, что их было трое, — спросила Лиза, утирая выступивший на лбу пот рукавом.

— Третий умер.

— Своей смертью?

— Господи, Лиза, да не будь ты такой тупицей! — взмолился Джим. — Ну неужели ты совсем слепая?

— Утри нос и высморкайся лучше, — бросила Лиза и пихнула Джима в плечо так сильно, что тот чуть не свалился с лавки. — И вообще, что ты ревешь, если Уайтхед такая гнида? Радоваться надо.

— Потому что мы убили человека, Лиза! Мы. Убили. Ты понимаешь, что такое убийство?! — прохрипел Джим и трясущейся рукой указал на труп.

— Соломон Уайтхед не проливал слез, Джим, — после недолгого молчания ответил Шелдон, не обернувшись.

— Какая разница? Мы никогда не отмоемся! Во благо или во зло, какая разница? Мы человека убили! — воскликнул Джим и вздрогнул так, будто дух Уайтхеда пробежал мимо и толкнул.

— Твоя печаль понятна. Все мы робеем пред лицом истинного конца, — ответил Шелдон.

— Ты сам говорил, что смерть — не конец.

— Для него, надеюсь, конец, — прошептала вдруг Грейс.

Казалось, весь мир в тот миг онемел и отказался наряжаться в зеркала. Все вокруг обратилось в что-то истинное, настоящее. Мир больше не притворялся, что свет дарует солнце, и отдал корону истинного светила Грейс Хармон — главного зеркала, отражавшего настоящий свет. Истина, что дарует она людям, — огонь Прометея, согревший чужие души.

Все четверо воззрились на нее с благоговением.

— Ты… все еще слышишь?

Грейс молчала.

— Мы все слышим, Джим. Только не всегда выбираем слушать, — прошептала Сабрина и спиной прислонилась к стволу.

— Ты тоже слышал его, просто не решился выслушать, что он скажет, — сказал Шелдон и улыбнулся. Правда лежала у его ног.

Он смотрел на противоположную сторону пруда и видел Джексона. Джексона в белом, объятого ореолом святости. Джексона, вдруг скинувшего одеяние и явившегося миру настоящим, незапятнанным грязью человеческой жизни. Он поймал взгляд преемника поднял руки к небу, потянулся к солнцу и улыбнулся.

Джексон любил Мир. Он любил, страдал и в страдании обрел счастье. И ушел ради них, чтобы показать им смысл.

Шелдон Смит Лэмб поймал улыбку Джексона Брайта и улыбнулся в ответ. Шелдон никогда не чувствовал себя так хорошо.

— То, что увидели вы в подвале, было отражением. Грейс позволила Уайтхеду показать себя таким, каким он захотел нам показаться. В этом суть отражения — позволять всему миру быть таким, каким он желает, продавать отражения тем, кто в них нуждается. — Шелдон повернулся к семье. — Никому не нужна правда. Все хотят обмана во благо, а получают — кутерьму из зла. Таков мир людей.