Торговец отражений

Душно, в комнате ужасно душно. Пахнет затхлостью подвала, пылью, прилипшей к потолку, оставшейся там даже после того, как ее, судя по всему, много раз стирали. Пахнет чистыми простынями. Чистым, таким чистым ковром, что ни один клочок ткани наверху не сравнится с этой безупречностью. Пахнет сладким. Сахаром? Нет, сахар пахнет совершенно иначе. Даже растопленный он пахнет горько. А здесь в стены въелась приторность. Крем? Взбитые сливки? Совсем не пахнет водой. Ни соленой, ни пресной. Ни капли. Все засохло.

— А что же тогда такое семья, если не кровь? — поинтересовался Уайтхед.

— Вы все равно не поймете, — прошептала Грейс.

— Что? — переспросил Уайтхед, но ему не ответили.

— Вы часто встречались с ними? — спросила Грейс, чуть помолчав.

— Я видел эту красавицу, она спускалась ко мне, — проговорил Уайтхед и указал пальцем в сторону Сабрины.

— Часто?

— Ну, так я же ее запомнил. С моей-то памятью только так.

Грейс не оборачивалась, не смотрела на Сабрину. Но каждый понял, о чем Грейс подумала. Сабрина тоже задумалась, но о другом.

— Зачем?

— Ей нравилось здесь рисовать.

— Рисовать? — удивилась Грейс и мысленно начала бродить по дому снова. Что за картины она рисовала? Что здесь можно запечатлеть?

— Это да, только она не показывала, что рисовала. — Соломон Уайтхед заложил книгу пальцем и закрыл ее. — Она приходила, ставила мольберт свой в середину комнаты и рисовала. Потом уходила. Меня-то рисовать зачем? Я ведь не настолько красивый.

Грейс вспомнила мрачные полотна в гостиной. Широкие и узкие мазки на черном фоне. Брызги бардовых капель на коричневых линиях. Земля, окропленная красным. И мрак. Это были не картины. Это страх, заколоченный красками.

Грейс осознала, что наделала. Поклялась Джексону защищать их, а вышло только хуже.

— Она приносила мне еду и перевязывала ногу, — добавил Уайтхед.

— Ногу? — переспросила Грейс. Она, задумавшаяся, даже не услышала первую часть фразы.

Уайтхед чуть наклонился, отложил книгу в сторону и приподнял штанину. Под ней Грейс увидела бинт, обернутый вокруг лодыжки, и что-то еще, обратившее на себя внимание.

Она сразу же почувствовала странный запах. Сладость снова поднималась к потолку невидимым облаком. Грейс не поняла, откуда запах появился.

— Я упал, повредил ногу. Она спускалась ко мне, перевязывала и вытирала кровь.

— Упали так, что и растянули, и порезались?

— Всякое бывает. — Пожал плечами Уайтхед и опустил штанину.

— И кровь у вас текла, не останавливаясь?

— Сосуды слабые, старый все-таки.

— Вы какой-то невероятный счастливчик, — сказала Грейс.

Уайтхед промолчал. Он не был стар, но и молод тоже не был. Настоящее глиняное изваяние. Голем, не иначе.

— Вы можете ходить?

— С трудом, но могу. До туалета, по стеночке, — ответил он. — Хорошо, что у вашей сестренки такие ласковые руки. Иначе бы я вообще ничего не мог.

Жар исходил уже не от стен, не от утепленного пола. В подвале нет обогревателя. В подвале не было ничего, что могло бы источать жар, кроме самого Уайтхеда. Он забрал все тепло из дома и обогрел им свою комнату.

— Это же ваш дом, — сказала Грейс.

— Мой. Я же сказал вам.

— Вы не снимали его?

— Нет, он мой, — повторил Уайтхед и улыбнулся.

— Вы купили его? Таким, какой он сейчас есть?

— Да, очень выгодное вложение получилось. Сдавать его можно за большие деньги.

— Замечательный дом. Просто произведение искусства, — проговорила Грейс онемевшими губами.

— Ну, это вы, девушка, преувеличиваете. Дом как дом.

— Нет, это вы не понимаете, мистер Соломон Уайтхед, — сказала Грейс и наконец нашла в себе силы, улыбнулась в ответ.

С лица Уайтхеда улыбка исчезла.

Грейс спиной почувствовала, как изменился настрой остальных. Как прежнее недопонимание медленно сменялось простым страхом.

— Могу ли я спросить, как часто вы бывали в этом доме?

— А откуда у вас такие вопросы? Вы шериф? — поинтересовался Уайтхед.

— Заинтересованное лицо.

Уайтхед усмехнулся.

— Молодежь вечно любит лезть в чужие дела. Ничего не меняется.

— Должен же кто-то в них лезть, — буркнул Джим.

Грейс бы улыбнулась. Но она больше не властвовала над собой.

Грейс сжала кулаки за спиной так сильно, что ногти, и так подстриженные коротко, впились в ладони до красных полос. Перед глазами потемнело, а потом все медленно начало проясняться.

Он был здесь. Джексон. Он все время был здесь, но не показывался. Он являлся к ней всюду, всегда направлял, указывал, помогал. Но потом уходил. А сейчас, наконец, вышел из тени. Джексон видел все. Джексон был с ними.

— Ответьте на вопрос, который вам задали, мистер Уайтхед, — прохрипела Грейс.

Соломон Уайтхед вновь улыбнулся. Но в глаза Грейс он не смотрел, а глядел сквозь нее, на Джима. Ошибочно подумал, что вся сила семьи собралась в теле уставшего и измученного недугом молодого мужчины, будто иначе и быть не могло.

— Я был здесь редко. В основном летом. Здесь просто замечательная вода, когда тепло, — ответил он.

Грейс почувствовала, как Джим вздрогнул. По правде говоря, вздрогнул бы каждый, только представив, как Соломон Уайтхед касается заповедной воды, которую сказал сторожить Джексон. Но такое просто невозможно представить.