– Старик, за мной идут, – проскрипел Гарденер. – Время поджимает.
В углу. В дальнем углу.
Он взглянул в угол и увидел нечто, напоминающее одновременно и телевизионную антенну, и здоровущую карусель для детской кроватки, и решетку, которую женщины раскладывают на заднем дворе, чтобы сушить белье.
– Оно?
Вынеси это во двор.
Гарденер действовал быстро, не задавая вопросов. Время было на исходе. Штуковина крепилась к небольшой квадратной платформе, где, судя по всему, помещались батарейки и электроника.
При ближайшем рассмотрении то, что издалека напоминало изогнутые ответвления телеантенны, и оказалось тонкими стальными трубками. Он схватился за центральную ось. Сама по себе вещица весила не так много, но уж очень неудобно она была устроена, сразу и не подберешься. Придется ступать на больную ногу, иначе никак ее отсюда не выволочь.
Гард оглянулся на емкость, в которой плавал дед.
Ты уверен в этом, ветеран?
Ветеран промолчал. Зато ответила женщина. Она открыла глаза и глянула на Гарда. Сколько же яда умещалось в одном взгляде – точь-в-точь колдовской котел с адским зельем. Боль, усталость, тошнота – все сгинуло, отошло на второй план. Гард смотрел на нее как зачарованный. В эти мгновения он оценил всю суть страшной женщины, которую Бобби называла «сестричкой», ощутил ее мощь и власть. Он понял, почему Бобби спасалась от нее, как от злобного чудовища. Потому что она и была чудовищем. Ведьмой. И даже теперь, в своей страшной агонии, ненависть ни на минуту ее не покинула.
Хватай, тупица, я сама ее запущу!
Гард перенес вес тела на раненую ногу и заорал от боли, пронзившей его существо от лодыжки до мошонки, уязвимого сдвоенного мешочка.
Тихо, не спеши, – это старик.
Прибор приподнялся сам. Не слишком высоко, на пару дюймов. Еще ярче стал жуткий болотный свет.
Тебе придется направлять его, сынок.
Ну с этим-то он справится. Конструкция парила в зеленом свете, словно остов безумного пляжного зонтика, подпрыгивая и кивая, отбрасывая на стены и пол длинные причудливые тени. Гарденер неуклюже скакал следом, не желая и не смея обернуться и встретить взгляд этой сумасшедшей. В голове упрямо билась одна и та же мысль: сестра Бобби Андерсон – ведьма… ведьма… ведьма…
Гард вывел прыгающий зонтик на солнечный свет.
Фриман Мосс подоспел первым, на том самом лесовозе, который когда-то подобрал Гарда на обочине. Лихо вырулил во двор и, не дождавшись, пока стихнет старческое попердывание натруженного движка, выпрыгнул из кабины. И боже мой, кого я вижу! Вон он, этот наглый гад, стоит тут собственной персоной, вцепившись в какую-то вешалку для мокрого белья. Совсем запыхался – марафонец, мать вашу. Одну ногу поджал, как собака. И кроссовка вся в крови.
Видно, успела тебе Бобби вмазать перед смертью, гадина ты поганая.
Приятель Бобби, от чьей руки она приняла смерть, похоже, уловил эту мысль. С усталой усмешкой поднял взгляд. Он стоял, вцепившись в рамку на подставке, которая служила ему опорой.
Фриман зашагал навстречу, не удосужившись захлопнуть водительскую дверь – та осталась болтаться на петлях. Было во вражьей ухмылке что-то наивно-детское. Ах да, это зубы. Впереди не хватало нескольких резцов, и физиономия Гарда теперь напоминала страшную рожицу, вырезанную ребятней из тыквы.
Господи, а ведь ты казался мне неплохим парнем. Эх, да что же ты наделал?
– Ты что здесь забыл, Фриман? – спросил Гарденер. – Не послушался меня. Ехал бы лучше домой. Сидел бы сейчас перед теликом, смотрел матч «Ред сокс». Забор-то уж давно выкрасили.
Ах ты, образина!
Мосс выскочил из дома без рубашки, успев лишь набросить пуховый жилет. Он откинул полы, обнажив – нет, не прибор и не хитроумную новоделку. Под пуховиком скрывался «кольт» «Вудсмен», который тот быстро выхватил из-за пояса. Гард так и замер с приподнятой ногой, вцепившись в опору колченогой сушилки.
– Закрой глаза. Ты умрешь быстро. Это – единственное, что я могу для тебя сделать.
(ПРИГНИСЬ ИДИОТ ИНАЧЕ НЕ СНОСИТЬ ТЕБЕ ГОЛОВЫ КОГДА У НЕГО БАШКА СЛЕТИТ С ПЛЕЧ И МНЕ ПЛЕВАТЬ КТО ИЗ ВАС СДОХНЕТ ТАК ЧТО ПРИГНИСЬ ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ)
В резервуаре у Энн Андерсон адским огнем полыхнули глаза. Столько в них было ярости и необузданного гнева. И пусть у нее не осталось зубов, она скрежетала пустыми деснами. Скрежетала и скрежетала, а изо рта ее исторгалась струйка пузырьков.
Свет стал пульсировать, набирая обороты. Все быстрее и быстрее, пока мигание не слилось в единую дрожащую пульсацию, будто в стробоскопе. Жужжание сменилось низким электрическим гулом. В сарае повис запах озона.
На единственном включенном мониторе появилось слово
ПРОГРАММА?
и тут же
УНИЧТОЖИТЬ
Запись быстро мигала, вновь и вновь.
(ПРИГНИСЬ ДЕБИЛ ИЛИ УМРИ СТОЯ МНЕ ПЛЕВАТЬ)
Гарденер резко дернулся вниз, ударившись о землю поврежденной ногой. Болью стрельнуло в пах. Он рухнул на колени и замер в пыли.