Томминокеры

Он кое-как допрыгал до двери и напоследок оглядел комнату. Бобби, которая много раз спасала Гарденера от внутренних демонов, безжизненно лежала на полу в дымящейся рубашке. Вот так, под конец он не сумел спасти ее от самой себя. Просто спрятал подальше – туда, где демоны ее не достанут.

Застрелил своего лучшего друга. Ничего, бывает.

Желудок рыкнул, забурлил. Гард зажал рот рукой, зажмурился и подавил рвотный позыв.

Отвернувшись, он вновь открыл глаза и начал нелегкий путь по гостиной. Увидев надежную опору, Гард допрыгивал до нее, хватался и пережидал в поисках следующей. Мозг очень хотел отключиться, стать серебристым дирижаблем, каким он был, пока его не закружило большим черным смерчем. Так, борясь с искушением, Гард прыгал дальше, намечал подходящие объекты и устремлялся к ним. И если на свете существует Бог, и если он… хороший, то пусть сделает так, чтобы все эти вещи выдержали его вес и он прошел, наконец, эту бесконечную комнату, как Моисей с соратниками преодолели бесконечную пустыню.

Было ясно, что «сарайщики» очень скоро будут здесь. И если к их прибытию Гард не успеет убраться, то для него точно запахнет жареным – может, даже ядерным грибом. Боятся, что он повредит корабль. Ну да. А мыслишка-то неплохая. Нет, он и сам об этом подумывал. К тому же сейчас корабль стал самым безопасным для него местом.

И конечно, Гарденер понимал, что идти туда рано.

Сначала надо провернуть одно дельце в сарае.

Наконец он выбрался на крыльцо, где они с Бобби так часто засиживались допоздна летними вечерами, а Питер мирно посапывал, устроившись между ними на дощатом полу. Они пили пиво, и девятка «Ред сокс» отыгрывала свой еженощный матч где-нибудь на Фенуэй-парк или на стадионе в Комиски, или еще бог знает где; крохотные бейсболисты ловчили и виляли среди лабиринта трубок и микросхем. Друзья сидели и разговаривали, а под рукой, в ведерке колодезной воды, охлаждались баночки с пивом. Говорили о любви и о жизни, о смерти, политике, боге и литературе. Может, как-то даже заходила речь о жизни на других планетах. И Гарденер как будто бы вспомнил пару таких разговоров, а может, затуманенный мозг его подводил. Здесь они были счастливы тысячу лет тому назад.

Как раз Питер поглощал все его мысли. Ради пса Гарденер стремился попасть в сарай и доделать начатое. Понятно, что прежде всего остального надо предпринять попытку и спасти Дэвида Брауна, но, по сути, побудительной силой для него был все-таки пес. Мальчика он совершенно не знал, а Питер занимал в его жизни особое место.

– Старый верный друг, – проговорил Гард в знойном безветрии летнего полдня. (Или уж вечер? – да нет, пока еще день.) Вышел на крыльцо, и тут произошло несчастье. Он оступился, рухнув всем весом на больную ногу. Разбитые кости безжалостно впились друг в друга. Из глотки вырвался протяжный визг. Так, пожалуй, кричит даже не женщина, а совсем молоденькая девчонка, угодившая в беду. Его повело вбок, на лету он ухватился за перила.

В знойную июльскую страду Бобби укрепила перила, ведущие из кухни в подвал. До крыльца руки так и не дошли. Годами доски тлели, расшатывались, прогнившие опоры надломились. В воздух взмыло облачко трухлявой пыли вперемешку с головами испуганных термитов. Пронзительно вскрикнув, Гард нырнул в сторону и вывалился с крыльца. Упал на землю тяжелой тушей. По инерции попытался встать, а потом задумался: а стоит ли? Перед глазами все поплыло, почтовый ящик раздвоился, затем ящики-двойняшки превратились в тройняшек. Он махнул на все рукой и решил забыться сладким сном.

5

Сквозь тяжелую и муторную дрему Эв Хиллман почувствовал – или увидел – падение Гарденера и уловил отчетливую мысль…

(забыться сладким сном)

С тяжелых век старика спадала сонная одурь. Тяжкие то были грезы. Тело ломило, внутри все переворачивалось. Изматывающая борьба с зеленым светом. Хоть и жарит земное ярило что есть мочи

(да, не забыл он солнечный свет),

но закроешь глаза – и отпустит. А от зеленого света не уйти, он всегда внутри, как третий глаз, что смотрит, зеленый свет, что жжет. Рядом жили еще два разума.

Один принадлежал «женщине», другой – «существу низшего порядка», тому, кого когда-то звали Питером. «Существо низшего порядка» больше не думало, оно могло лишь выть. Иногда оно выло, взывая к «Бобби», чтобы та пришла и освободила его от противного зеленого света. В основном существо скулило от жгучей боли, в которой оно беспрестанно тонуло. «Женщина» тоже кричала, просила ее отпустить, хотя порой в ее голове крутились пугающие ненавистные сцены, от них даже Эву становилось не по себе. Так что да. Лучше всего

(лучше всего)

заснуть

(легче)

и забыть обо всем, да только вот как же Дэвид?

Дэвид умирал. Его мысли поначалу улавливались легко, теперь же их словно закручивало в бездонную спираль, которая вела к потере сознания и затем к смерти.

Потому-то Эв и боролся с тьмой.

Он поборол ее и закричал:

Вставай! Вставай! Ты видишь солнечный свет! И я его помню! Дэвид Браун тоже хочет ходить под солнцем! Так вставай же, вставай!

6

ВСТА-ВАЙ ВСТА-ВАЙ!