Томминокеры

С покорной улыбкой Леандро взял еще одно печенье.

Вернувшись на свое место и сложив руки на кругленьком упругом животе, миссис Пульсифер продолжала:

– И вот я заподозрила, у них что-то неладно… И по сей день так считаю, говоря по правде. Как-то мне было боязно – вдруг, думаю, Мэри не хочет больше со мной общаться? Мало ли, не то ляпнула, не так сделала, и она обиделась. Да только не стала бы она скрывать. Мы уже сорок лет дружим, какие уж тут тайны. И не сказать, чтобы она со мной холодно говорила, нет.

– Но что-то в ее голосе изменилось, так?

Эйлин Пульсифер убежденно закивала:

– Да-да, так и было. И я даже подумала грешным делом, а не больна ли она. Может, упаси бог, врачи обнаружили у нее какой-нибудь рак, и она не хочет никого расстраивать. Ну, я позвонила Вере и сказала: «Вера, собирайся, мы едем в Хейвен повидаться с Мэри. Мы ее заранее предупреждать не станем, чтобы она не стала отпираться. Так что, Вера, будь готова, – говорю я. – В десять часов я за тобой заеду, и если ты будешь копаться, уеду без тебя, так и знай».

– А Вера – это…

– Вера Андерсон. Она из Дерри. Можно сказать, моя лучшая подруга, не считая Мэри и твоей матери. Твоя мать на той неделе уехала в Монмут навестить сестру.

Леандро хорошо помнил этот момент: неделя тишины и покоя – незабываемая редкость.

– И вы вдвоем подались на юг.

– Ну да.

– И вам стало плохо.

– Плохо – не то слово! Я думала, что умираю. Сердце! – Она эффектно хлопнула ладонью по груди. – Оно так колотилось! Заболела голова, и потекла кровь из носа. Вера напугалась до ужаса. Говорит мне: «Айлин, поворачивай немедленно, тебе надо срочно в больницу!»

– Ну, я кое-как развернулась, со мной едва обморок не случился. Голова кружится, и вдруг ртом кровь пошла, выпали два зуба. Раз – и вылетели! Нет, вы про такое когда-нибудь слышали?

– Нет, – мгновенно солгал Леандро, вспомнив при этом Элвина Рутледжа – Где это произошло?

– Ну я же говорю: мы ехали навестить Мэри Жаклин.

– Да-да, но вы уже въехали в Хейвен, когда вам стало плохо? И каким путем вы добирались?

– А-а, я поняла. Нет, еще нет. А ехали мы по Олд-Дерри-роуд. Это в Трое.

– Значит, поблизости от Хейвена.

– Да, в какой-нибудь миле от указателя. Мне еще до этого было плоховато – знаете, такая разбитость, – но я не хотела говорить Вере. Надеялась, само отпустит.

Чего Леандро не мог взять в толк, так это почему Вера Андерсон не испытала никакого дискомфорта. Это не вписывалось в общую картину. И кровь из носа не текла, и зубы не выпадали.

– Нет, ее даже не мутило, – подчеркнула миссис Пульсифер. – Ну разве что от страха. Да, надо думать, перепугалась она за меня порядком. Ну и за себя тоже. Представляю…

– Что-то я вас не понял.

– Совершенно пустая дорога. Что, если я, не дай бог, потеряю сознание. Пока кто-нибудь проедет мимо, минут пятнадцать-двадцать пройдет.

– А сама она не могла сесть за руль?

– Ну что вы, помилуйте, Джон. Вера уже многие годы страдает мышечной дистрофией. У нее на ногах огромные железные скобы. Смотреть страшно, как в камере пыток. Как увижу ее – слезы наворачиваются.

5

Пятнадцатого августа, в четверть десятого утра Леандро въехал в Трою. От волнения сосало под ложечкой, его бил озноб и, будем откровенны, слегка разбирал страх.

Как только почувствую, что мне стало плохо, сразу ударю по тормозам и поверну обратно. Ясно?

Вас понял, босс, ответил он сам себе. Принял к сведению.

Ну, выпадет пара зубов, продолжал он разговаривать сам с собой, но ведь пара зубов – ничтожная плата за историю, которая может принести Пулитцеровскую премию! Ну а Брайт – так тот позеленеет от злости.

Пока он ехал по главной улице Трои, все вроде бы было хорошо. Здесь текла обычная размеренная жизнь. Странности начались, пожалуй, через милю к югу, причем такие, каких он никак не ожидал. В машине у него работало радио, «WZON», трансляция из Бангора. Все бы ничего, да вдруг четкий сигнал начал слабеть и прерываться. К нему примешалась одна радиостанция, вторая, третья. Леандро нахмурился. Такое, конечно, бывает в ночное время, когда земля остывает, а атмосфера истончается и проходимость сигналов становится лучше обычного, но чтобы в десять утра! На частоте AM, да еще и не в условиях оптимальной дальности приема, которую радисты называют «скачок».

Он покрутил ручку настройки, поискал каналы. Из колонок полилась какофония звуков. Смешение стилей и жанров: рок-н-ролл, кантри, классика – все они шли внахлест, перекрикивая друг друга. Где-то на заднем плане Пол Харви увлеченно вещал о прелестях «Амвея». Леандро продолжал крутить ручку, как вдруг одна станция привлекла его внимание. Это было столь неожиданно, что он ошалело уставился на приемник.

Говорили на японском.

Джонни тупо сидел и ждал, что диктор вот-вот скажет: «Это была передача «Японский для начинающих», которую подарил вам местный салон анилиновых красок». Но ничего такого не случилось. Одни реплики сменялись другими, и тут, к его величайшему изумлению, из колонок полились первые аккорды песни «Beach Boys», «Be True to Your School». Пели на японском.