Томас

— Нет. В мои задачи входит поиск новых имен. Сначала я отбираю тех, с кем можно работать, кто имеет, так сказать, перспективу, задатки таланта. Мы, наш фонд, помогаем немножечко деньгами, немножечко помещениями. Мы оплачиваем аренду, и не смейтесь, коммунальные счета. Публикуем репродукции в альманахе, приглашаем на конгрессы, организуем интервью — паблисити в нашем бизнесе немаловажная вещь. Когда имя становится узнаваемым, устраиваем выставки, аукционы по всему миру. Зарабатываем мы не так много, как хотелось бы, но и не бедствуем — князь оставил хорошее наследство. Главное, наши подопечные получают, извините за такое слово — промоушн, и в Европе начинают звучать не американские, английские, испанские или скандинавские, к примеру, имена, а наши — русские.

— И этим занимаетесь вы, — чех по паспорту и, скорее всего, еврей по происхождению.

— Именно так. Чех по паспорту и... если вам так удобно думать, то еврей по рождению.

Андрей положил прижатые ладони в ложбинку между колен.

— Знаете, Лец, в этом что-то есть. Наверное, я бы доверился не вам, а своему земляку, но по большому счету обокрасть меня, скорее всего, сможет именно он, рязанский парень с честными васильковыми глазами. А вы? Говорите как русский, но иностранец. Воспитаны по-другому. У вас мама и папа не были несунами на заводе...

— Не понял...

— Вот и отлично, что не поняли... Но я вам хочу задать один вопрос. Ваша с этого какая прибыль?

— Простая. Если нахожу художника, с которым будет подписан контракт, получаю премию и долю с будущих продаж.

— Значит, в корне стоят те же самые товарно-денежные отношения?

— Так точно, — вздохнул Чертыхальски. — Но они касаются меня и моих работодателей, но никак не художника. Мы создаем почти тепличные условия, а потом собираем цветы и дарим их людям. Честный, счастливый бизнес.

Андрей улыбнулся.

— Вот это мне и надо было услышать. Наверное, мне будет лучше работать с такими людьми. Вы не прикрываетесь красивыми словами, не говорите о благословении, христианской морали, праведном пути и долге перед человечеством.

— Спасибо.

— Пока не за что.

— Вы думали, что я шарлатан? И поэтому меня приняли на штыки?

— В штыки. Правильнее — «в штыки», — поправил Андрей. — Конечно, нет, но всё имеет объяснение. Вот смотрите, — он встал и подошел к серванту. Открыв один из книжных шкафов, достал обтянутый бархатом фолиант.

— Держите.

Томас взял альбом. «Next Art», Выставка современного искусства. Италия. 1998г.«.

— Это подборка работ. Та же обертка, как у вас, но всё приправлено церковным духом — никакой пошлости, кича, насилия, — искусство классической направленности. Возврат к старым добрым традициям Возрождения.

— Очень любопытно, — оживился Томас. — А вы что, против духа?

— Я? — нет. Но мне претят беседы о морали. Я предпочитаю не разговоры разговаривать, а просто жить по душе. Поэтому у меня нет особого желания принимать участие в христианских акциях. —Андрей сделал паузу. — Даже если при этом я поступаю не высокоморально.

Томас не смог скрыть охватившего его возбуждения.

Пальцы задрожали, его пробила испарина.

— Очень интересно. А что такое, на ваш взгляд, мораль?

Сермяга ответил:

— Мораль — это совесть. Если поступать по совести, значит поступать морально.

— А соус это не по совести?

— Я так не говорил.

— Прямо нет, — согласился Томас, — но косвенно.

Андрей чуть отстранился.

— У меня складывается такое впечатление, что вы агитируете за этого пастора и расстроены моим отказом.

— Что вы? Даже и не думайте!— воскликнул Тихоня со смехом. — Какая милая догадка! Наверное, должен объясниться... Вы недавно познакомились с нашими конкурентами. Не хочу хвастаться, но они пасут задник.

— Задних.

— Что?

— В конце буква «ха». Пасут зад-них. Находятся позади, — рассмеялся Андрей.

— Ах, да! — улыбнулся Томас, и его глаза вдруг стали такого же цвета, как у Ронеты — ярко-голубые. — Я так и хотел сказать — сзади. Только вот... Не знаю как коллеги, но я иногда испытываю угрызения совести. Ладно бы мы соревновались с простыми конкурентами, а тут...

— Церковники?

— Верно, церковники. Как-то не по себе становится. Я же из католической семьи. Строгое воспитание.

Андрей кивнул, добавив:

— Я вас понимаю. Не казнитесь. Полагаю там, где царят товарно-денежные отношения, не место церковникам.

— А где им место?

— В храмах, костелах, кирхах, соборах, монастырях, синагоге, мечети. Их призвание — делать мир лучше, отмаливать наши с вами грехи, но не плодить их.

— То есть?

— Думаю, не будете спорить с истиной, что деньги — это грех?

Томас задумался. Вертящийся на кончике языка ответ, что мол, бумага не может быть грехом, Тихоне показался пустым, не стоящим того, чтобы его произносить вслух, и вообще вокруг этой темы столько всего наворочено...

Хорошо, а что тогда не грех?

— А что тогда не грех? — спросил Томас вслух.

— Любовь. Счастье. Воля.

— И чистота?

— Не знаю... — теперь задумался Андрей. — Последнее время развелось столько клоунов, рядящихся в белое...

— Это плохо?

— Конечно. Как обывателю понять, где хороший человек, а где бес?

— Как это? При чем здесь бес?