Томас

Очнулся Томас на чердаке цыганского дома. Поднял голову — никого. Его уложили на кровать, укрыли стеганым одеялом без пододеяльника, окно открыли, шторы опустили и ушли. Тихоня вдруг почувствовал себя маленьким больным мальчиком. Взрослые дали лекарство, уложили спать, а сами сидят в соседней комнате, шепчутся и переживают. Эта мысль его позабавила. Тихоня лежал и смотрел, как в пробивающихся между штор солнечных лучах летает пыль. Слушал, как по-домашнему уютно стрекочет сверчок, поскрипывают доски. Он заметил, сколько звуков окружает его. И почему раньше не обращал внимания? Прислушался к шелесту листьев, шуму ветра, далекому дребезжанию трамвая, сигналам автомашин...

За окном в переплетении ветвей абрикосового дерева летают скворцы — блестящие грудки, острые клювики.

Шмель пролетел.

А краски? Сколько красок вокруг! Оттенков...

Старое одеяло... Синее...Как платья у девочек, танцующих кадриль на маевке из далекого прошлого...

На пыльном подоконнике стоит алая звезда для новогодней ёлки. Стены побелены. Ржавые гвоздики и светлые квадраты — наверное, здесь когда-то висели иконки.

Паутина в углах... А люстры нет — только провода торчат.

Сколько он спал? Наверное, уже позднее утро...

Так не хочется вставать...

А запахи?! Комнатушку переполняли ароматы пыли, лаванды и эвкалипта, сушеного укропа и мяты. Здесь пахло молодым вишневым вином, женским кислым потом, коноплёй, сухой ромашкой, старой бумагой, дрожжами, семенами дыни, собачьей шерстью, прелой ватой — это от одеяла, снова пылью... Как же хорошо... Томас сладко зевнул. Ему хотелось ещё чуть-чуть понежиться в постели...

Очнулся под вечер. Рядом на кровати, обняв его, посапывала Леся. Тихоня пощупал свои ребра, грудь, лицо, макушку. Вроде все в порядке — голова на месте, ничего не болит, во рту только пересохло. Томас только подумал, что было бы неплохо проверить, а точно ли всё в норме, как Леся вдруг открыла глаза. Прошептала:

— Мне такое наснилось... Берегись...

Наверное, ей тоже захотелось узнать, в каком состоянии пребывает её мужчина.

Через минут пять, запыхавшиеся и мокрые от пота, они лежали «вальтом» на смятой простыне.

— Ну, ты... меня... и напугал... Я уже думала — убили.

— Не дождутся.

— Мы по магазинам, как вдруг срываемся и за тобой, — сказала Леся, доставая из-под кровати бутылку с минералкой. — Она к нам перебралась вместе с Катей. Говорит, теперь за тобой глаз да глаз нужен. В доме поселились, а я наши вещи сюда перенесла. Лестница крутая — не набегаешься, но всё равно хорошо.

Передавая друг другу бутылку, выпили воду.

— Смотри, какая красота, — сказала Леся, растопырив пальцы. На среднем тускло блестело золотое кольцо с камнем. Она включила ночник, и алмаз, отражая электричество, вспыхнул.

— Не люблю, — поморщился Томас. — Колются.

— Кто?

— Камни. Словно в глаза иголки втыкают. Неприятно.

Леся видела, что Тихоня говорит искренне. Она могла бы пошутить, что ты сначала подари, а потом зажмурься или надень очки, но промолчала. Томас мог купить сто камней — от него не убудет — вопрос, надо ли ей? Леся сейчас вдруг поняла, что ей от него ничего такого не надо... Был бы он только жив и здоров.

Положив голову Томасу на бедро, спросила:

— Лучше расскажи, с кем ты там озорничал.

Тихоня задумался.

— В два слова не уложишься... Хотя, нет, есть эти слова. Я теперь знаю, что ад существует. Железно.

— Да?

— Да. Потому что я узнал, что такое рай. Когда вы меня нашли, что удумали?

— Ну... всякое. Петровна осмотрела, говорит, все в порядке.

— Это как сказать, — ответил Томас. — А я думал, что помираю.

Леся поднялась на локте.

— Мучили?

— Не-е-е, наоборот. Так было хорошо!

— Как со мной?

— По-другому, — ответил Томас, прикрыв глаза. — С тобой взбираешься-взбираешься, потом за несколько мгновений летишь вниз. А там я долго был на вершине и никуда не падал, ни о чем не жалел. Так в жизни не бывает. Это беспримерное тотальное ощущение счастья, от которого забываешь всё на свете, и теряешь сознание. Абсолютное, катастрофическое, всеиспепеляющее...

— И ты хотел поделиться им со мной, — прошептала Леся, прижимаясь щекой к ноге Томаса.

— Хотелось поймать его отражение...

— Удалось?

— Может быть... Но это всё равно греховное, а там... Чистое... Странно. На полу в заброшенном доме, рядом с развороченной печкой я словно побывал в раю...

Они провалялись на кровати до самого ужина. Кое-как оделись и пошли на веранду. Катя накрыла стол по-простому: подала тушеную курицу с гречкой, обильно посыпанный луком салат из помидоров и огурцов, тонко нарезанные ломтики сала, малосольную селедку и бородинский хлеб. В центр поставила запотевшую, со льда, бутылку из Тониной алхимической лаборатории. За столом собрались четверо — Ваня Сопля уехал на Оскол, и утром должен был вернуться.