Томас

— У нас не может быть сотых! — вопил Тарво и пена выступала на его побелевших дрожащих губах, слюни летели во все стороны. — Грехи не делятся, не дробятся не упрощаются. В сотый, тысячный раз талдычу. Грех — это основа и фундамент всей нашей двоичной системы. Кто пропустил? Какая тупая скотина позволила немыслимое — покушение на весь наш уклад? То, что вы наворотили — это не ошибка, ошибка — это рождение на свет таких выблядков, как вы, дебилоиды! Вам только сажу с котлов слизывать! Будете у меня угаром вместо кислорода дышать, пеплом зубы чистить. Спешите куда-то, помазки? На песочек захотелось, ироды, на травку? Своих потаскух давно не жарили? Я вам дам травку, я вам дам жарить! Я вас сам так отжарю, что жаровня задымится!

Томас не отвечал за отчетность: он и цифры — это вещи взаимоисключающие. Организовать своевременную доставку папок, бумаги, чернил, свечей, ламп и керосина, изредка привезти со склада мебель — вот и все его обязанности. Пишут, считают, подсчитывают, готовят отчеты, выкладки, аналитические записки, служебки, рапорта, доклады уже другие. Томас не виноват в том, что в отчёт закралась ошибка, но почему и ему так страшно от ора начальства? Он же особа привилегированная, допущенная к ручке Князя, на него бесенята (бакенбарды-усики-бородки, чубчики-хохолоки, глазки подведенные, мушки на щеках, губки бантиком, брючки трубочкой, пестрые рубашечки, синие пиджачки с черными канцелярскими налокотниками, бабочки в цвет подтяжечек, штиблеты с черными пуговками) и посмотреть в его сторону не могут — боятся. И ему страшно. Вжимает голову в плечи, ладонями закрывает уши, но всё впустую: строгий голос гремит изнутри, в голове Томаса. «Не покушайтесь на мое, и я вас не трону! Не перечьте, не нойте, терпите, все равно не будет по-вашему!», — завывал Тарво.

Томас проснулся, шепча: «Не будет по-вашему».

Сел на кровати. Огляделся. Леся спит, отвернувшись к стене. Луна стоит высоко, а солнце затихорилось до поры до времени. Форточку открыл шире. Занавеску колышет приятный ночной ветерок. В верхнем углу, где труба печки соединяется с потолком, жужжит обожравшийся девичьей кровушки комар — вот-вот лопнет.

Томас проснулся по-настоящему. Потер кожу на кончике носа, и тут же возник образ разрезанного на две части арбуза, а затем выплыло имя — «Костя». Хотел спросить у себя, какой это Костя? — но получил подсказку, словно его отражение из зеркала влетело в комнату, приблизилось и прошептало на ухо: «Красненький». Всё понятно — настал момент заняться номером «три». Но почему так поздно? Время — за полночь, а он только недавно лег! Отражение переместилось к правому уху: «Лучше поспеши, он...». Легко сказать, поспеши. Надо впотьмах, не зажигая света выбрать подходящую данному случаю одежду, попить воды, прополоскать рот дешевой мятной гадостью, которая стоит на полочке возле умывальника, обуться... Поссать, наконец.

Всё сделано — он готов. Похлопал по карманам брюк. Деньги, платок, телефон на месте. Стал перебирать номера такси. «Фаворит»? — не, там почти все наркоманы. «Класс»? — это пойдет. Когда Томас подошел к калитке, Джеки Член высунул нос из будки, понюхал воздух и, удостоверившись, что свои, снова спрятался.

Выйдя на улицу, Тихоня невольно поежился от сырости. Это днем жарко, а ночная прохлада напомнила о приближении осени. Спрятался в тени растущей у забора акации. Вызвал машину. Мир застыл в тишине. Фонари заливают люминесцентным маревом поникшие ветви деревьев, запятнав землю резными кружевами. Город спит — ни в одном окне из видневшихся вдали за цыганским поселком высотных домов не горит свет. Обычно в столь поздний час на окраинах и в частных дворах брешут собаки, но сейчас всё словно заморозилось, остекленело, только в небе медленно летела мигающая точка, наверное, самолет шел на посадку. Через несколько минуту послушался шум приближающейся машины и на улицу въехал «ланос» с шашечками на крыше. Томас вышел из тени, чтобы его было видно. Такси остановилось. Водитель пожилой, в очках с толстой оправой, линзами, из-за которых непонятно, какие у человека глаза — добрые или злые. Глубокие морщины добавляли лицу строгости. «Повидал на своей жизни всякого», — подумал Томас.

— Куда едем? — спросил таксист.

— К «авторему».

Чертыхальски сел на заднее место. Из радиостанции донесся механический голос:

— Семнадцатый, клиента взял?

Ч-ш-ш-ш...

— Взял, на Черемушки.

Ч-ш-ш-ш-ш...

— Там есть кто? — спросил водитель коробочку, соединенную с торпедо закрученным спиралью черным шнуром.

— Подождите.

Ч-ш-ш-ш-ш-ш...

— Через полчаса на «шалашах» две машины.

— Принял.

Ехали молча. Прибыв на место, Томас расплатился, добавив сверху «ночные». Водитель на щедрость клиента никак не отреагировал, словно так и должно быть.