Томас

Дед Тарас жил в поселке, построенном когда-то между ртутным комбинатом Ауэрбаха и Никитовкой. В этом месте издревле пузырилось газами и квакало квакушками болото Свинячки. В конце двадцатых к трясине пришел инженер Тимофей Ильинков и сказал местным жабам, что звиняйте, подружки, но вам придется подвинуться. Советские люди на этом гнилом месте заложили шахту и назвали её «Гигант». Пока строили, дали ей новое имя — Косиора, но это название она носила не долго. Слесарь, футболист, большевик при чинах и орденах оказался польским выкормышем и без лишних слов был расстрелян. Пришлось шахту переименовывать сначала в 4-5 «Никитовку», а потом, после войны, в Изотова — Никифор Алексеич, когда-то славный горняк-стахановец и управляющий Хацапетовским шахтоуправлением, к тому времени уже помер, забронзовел и не мог оказаться ничьим выкормышем. Никифор всем был известен под именем Никита — так его по ошибке в своей статье назвал московский корреспондент. Пришлось человеку менять паспорт — советские газеты неправду писать не могут.

Строили шахту с огоньком, а восстанавливали после войны вообще играючи. Копёр — это такая высоченная башня, внутри которой находятся механизмы, поднимающие и опускающие клеть — решили строить не вверх, а вбок — без использования кранов, прямо на земле. По плану надо сто двадцать дней, а сделали за сорок. Ставить копёр «на попа» по инструкции отводилось полтора месяца, а подняли за восемнадцать часов! Есть ли подобной прыти нормальное объяснение? Нету...

Выходит, всему виной — колдовство и магия!

И все же люди свой поселок называли не в честь местных героев труда, болота Свинячки, жилых кварталов имени Щербакова, Жданова или, к примеру, Хацапетовки. Так же растворилось в народной памяти давнее название Соцгородок. Всё вышеперечисленное одолела «Бессарабка». Почему? После войны этот район помогали восстанавливать приехавшие из Западной Украины выпускники фабрично-заводских училищ, которых освобождали от службы в армии. Гости из запада построили у нас многоквартирные дома, магазин, больницу, Дом культуры. Вот и весь секрет.

Дед Тарас жил неподалеку от «восемьдесят седьмой» зоны в обычной низенькой хате с печным отоплением, маленькой верандой, погребом, сараем, тесным гаражом, в котором никогда не стоял автомобиль, но полно было всякого хлама. Старик был женат, имел троих детей, пятеро внуков и одну правнучку.

Леся с каким-то детским любопытством наблюдала за волнениями Томаса, как он всю дорогу хмурился, нервно барабанил пальцами по ручке двери, кусал свои тонкие губы. Когда машина подъезжала к дому, перед тем как выйти на улицу, он вдруг истошно закричал: «Тоня! Кем я тогда был? Я не помню имени своего!». Лесе на секунду показалось, что он своим ужасом заразил и баронессу, но Тоня, ни без труда, но смогла вспомнить, что когда-то давно его называли Колей, а фамилия была — Торец. Тихоня вроде успокоился, но его улыбка стала такой жалкой, что у Леси перехватило дыхание. Она подумала, что это за причина такая неотложная, чтобы идти туда, куда идти не хочется? Неужели это так важно? Но Тихоня безропотно подчинился.

Собравшись с духом, он вышел из машины, терпеливо выдержал все объятия, поцелуи и слова благодарности набежавшей родни старика. Чтобы увидеть спасенного им шахтера Томасу пришлось пройти через прихожую, кухню и зал, где были накрыты приставленные друг к другу столы. Салаты, нарезки, солености, минералка. Что подаётся теплым, ещё в печи и духовке, а остальное, жидкое и твердое, в холодильнике.

Дед Тарас обитал в дальнем углу дома, в небольшой комнатке с маленьким окошком. Из мебели — узкая кровать, большой шкаф, стулья, торшер и тумба, на которой стоял дорогой японский телевизор. К приходу гостей в хате прибрали, но ковры, одежда, мебель все равно обильно источали запахи крепкого табака, мужского пота, медикаментов, утки и вездесущей неистребимой пыли.

Леся знала, как пахнет старость, но попав в комнату деда Тараса, вместо брезгливости она испытала сложное невыразимое чувство тоски и боли. На неё кирпичной стеной обрушились воспоминания о последних днях её отца и, даже не успев увидеть старика, Олесю начало, что называется, «колотить» — подбородок задрожал, а из глаз брызнули слезы.

Дед Тарас сидел в инвалидном кресле возле окна. Сухой, жилистый. Белоснежные волосы аккуратно расчесаны на ровный пробор, подбородок гладко выбрит. Опрятная байковая клетчатая рубашка с длинным рукавом. Из широкого хорошо отглаженного ворота торчит тонкая морщинистая шея. Ясный твердый взгляд голубых глаз. С виду он был спокоен: никакого волнения, только пальцы нервно теребили край лежащего на коленях пледа.

Дед Тарас приказал:

— Я слышал, как подъехала машина. Ну, покажите мне его!

Родственники расступились.

Вперед вышел Томас.

Старик достал из кармана рубашки очки с толстыми линзами, медленно надел их, заправив дужки за большие торчащие в стороны уши и, прищурившись, посмотрел на Чертыхальски. После секундного замешательства он улыбнулся, развел свои длинные с широкими ладонями руки в стороны и сказал: