Томас Мюнцер

Всеми силами старается он отпугнуть людей от учения Мюнцера, говоря, что оно бунтарское. Бунтарское? Господа сами виноваты, что народ их ненавидит. Они не хотят уничтожить корень всякого возмущения. «А если я это провозглашаю, то я бунтарь! Пусть так и будет!»

Выступить против Мюнцера на широком публичном диспуте Лютер боится. Он не желает, чтобы его называли гонителем правды, и подталкивает вперед князей. Пусть они преследуют бунтаря Мюнцера!

Отче Пролаза любит твердить о своем простодушии, а поступает, как хитрый лис. Он предпочитает действовать исподтишка. Он вообще поносит только тех, кого выгодно, правителей же не трогает и пальцем. Он обманул людей ложной верой, а теперь, когда надо исправить положение, не делает этого и пресмыкается перед князьями.

Памфлет писался очень остро. Беспощадные обличения сменялись разящей насмешкой. Но через все эти гневные, грубые, язвительные и блестяще написанные страницы красной нитью проходила мысль о том, что народ, раскусив нового папу, не даст ввести себя в заблуждение, поднимется на борьбу с. тиранами и добьется свободы. А таких, как Лютер, ждет заслуженная кара.

«Тебя, доктор Люгнер, — кончал Томас «Защитительную речь», — постигнет судьба пойманного лиса. Народ станет свободным, и один лишь бог будет над ним господином!»

Стояли горячие дни. Работа над памфлетом, проповеди, сходки, подготовка решительного выступления против засилья толстосумов — всему этому Мюнцер отдавался самозабвенно.

Вместе с Пфейфером он составлял требования, чтобы предъявить их магистрату. Власть принадлежит общине. Она избирает новый, Вечный совет, который будет во всем руководствоваться божьим словом. Община следит, чтобы соблюдался принцип общей пользы. Ни один человек, запятнавший себя корыстолюбием, не допускается к власти. Никакие перемены, от кого бы они ни исходили, не будут терпимы, если они не ведут к еще более полному осуществлению принципа общей пользы. Совет вечен, но его члены могут быть в любое время сменены, коль начнут они зазнаваться и себя считать господами. Никого нельзя против воли выбрать в совет. Каждый советник, чтобы не было повода грабить город, получит жалованье. Но если он станет попирать право, то его ждет смертная казнь.

Несдобровать тем, кто попытается мешать введению новых порядков. Члены магистрата, вероятно, не согласятся с этими статьями. Как с ними поступить?

Церковь испокон веков подвергала непокорных отлучению, превращала их в отверженных, с которыми никто не должен был делить ни хлеба, ни крова. Разве народ имеет меньше права, чем церковь? Своих врагов он будет наказывать «светским отлучением»! Еще во времена «Башмака» крестьяне с презрением отворачивались от тех, кто отказывался вступить в их тайный союз. Погаснет у отступника печь — соседи не дадут ему огня, никто не придет к нему в дом на крестины, а когда он сдохнет, его не станут хоронить.

И в Мюльхаузене община не будет поддерживать никаких отношений с теми, кто не одобрит новых порядков! Магистрат доживает последние дни. Действовать надо немедленно и без колебаний!

Вести с юга наполняли сердце радостью. У границ Швейцарии начались крестьянские волнения. Ночью на полях неизвестные поджигали копны хлеба, которые как десятина предназначались церкви. Горели овины. В штюлингенских землях вспыхнул настоящий бунт. Жители нескольких деревень отказались повиноваться. За короткий срок собралось шестьсот человек. Отряд возглавил бывший ландскнехт, опытный в военном деле.

Вот они, первые зарницы!

Вальтин Эмен женил сына. В понедельник, 19 сентября, дом у Верхнего рынка наполнился гостями. Свадьбу играли весело и шумно. Хозяин не жалел ни пива, ни вина. Гуляй, честной народ! За столом было много пьяных. Одни горланили разудалую песню, другие спорили. Захмелевший Каспар, судейский писарь, привязался к бургомистру с попреками. Родеман, человек заносчивый, резко его оборвал. Возмутившись, Каспар высыпал на голову бургомистра кучу ругательств. Родеман кликнул стражу, приказал схватить обидчика и запереть его в Большой подвал.

Весть об этом мгновенно облетела Мюльхаузен. Бургомистр осмеливается, как и в прежние времена, чинить самоуправство! Дело, разумеется, не в Каспаре. Если он виноват, то будет наказан. Но никто не может быть брошен в тюрьму, если его проступок по закону карается только штрафом. Сколько сил стоило горожанам обуздать своеволие бургомистров, а теперь Родеман снова принимается за старое!

Мюнцер и Пфейфер были единодушны. Этого нельзя спускать! Пора!

Стражу оттеснили. Ахтманы потребовали ключи от подвала. На улице Каспара встретили криками торжества. Он не понимал толком, что происходит, и оторопело смотрел на окружающих. Почему ему не дали погулять на свадьбе?

Его привели в дом, где продолжалось пиршество. Родеман вспылил. Но напрасна была его ярость. Каспар остался на свадьбе, а бургомистра заставили пойти в ратушу. По дороге на него со всех сторон сыпались проклятья и угрозы. Если бы не ахтманы, не сносить бы Родеману головы.