Семнадцатого мая Цейс сочиняет очередное послание, в котором просит своего господина продлить ему срок следствия по маллербахскому делу. Он считает, что решительные меры в такой момент опасны. «Мы озабочены тем, что надо схватить сначала невинных, а потом и виновных, из-за этого среди нашей общины может произойти большое возмущение и бунт, и можно ожидать разрастания злейших заблуждений». Осторожный Цейс уговаривает шультгейса и членов магистрата подписать вместе с ним это послание.
Но терпение герцога уже истощилось, и он угрожает нерадивому чиновнику своей немилостью.
Снова Цейс строчит послание своему господину, последний раз пытаясь как-нибудь избежать столкновения с альтштедтцами. В письме, датированном 29 мая, он подробно описывает тревожное положение в Альтштедте и униженно просит герцога не лишать его своей милости: «Князь не должен слушать моих врагов, которых я обрел благодаря своей верной службе, радовать их княжескою немилостью ко мне… — писал Цейс. — Не многие должностные лица в Альтштедте… умирали своей собственной смертью, но были застрелены или заколоты, чего я должен также ждать по воле бога или как это будет им ниспослано. Поэтому, милостивый господин, в столь жалком и опасном моем положении, после того, как я также словами вашими сильно наказан, что я покорно и охотно переношу, я надеюсь, что ваша княжеская милость подумает обо мне, бедном слуге вашей княжеской милости».
Наконец, страх княжеской опалы одержал верх. По приказу Цейса 4 июня был взят под стражу член Городского совета Кнаут как соучастник в разгроме мэллербахской часовни. Хотя Кнаут не был, очевидно, ни вдохновителем, ни главным участником разрушения часовни, арест его вызвал возмущение. На улицах города собирались толпы народа, слышались угрозы по адресу властей, поговаривали о необходимости защищаться против насилия. Несколько дней Цейс выжидал, запершись в своем замке, но 1 3 июня вызвал к себе шультгейса и стал обсуждать с ним план дальнейших действий. Шультгейс заявил, что он не против решительных действий, но не располагает достаточными силами, чтобы продолжать аресты. В этот же день Цейс вызвал несколько вооруженных отрядов из окрестных деревень, надеясь с их помощью поддержать порядок в непокорном городе. После их прибытия было решено созвать магистрат и убедить его или заставить с помощью вооруженных сил схватить виновных. Но даже среди приближенных Цейса нашлись люди, которым ближе были интересы общины. Они выдали планы Цейса горожанам прежде, чем он успел что-либо предпринять.
Вечером сонную тишину Альтштедта нарушили тревожные звуки набата. Они неслись с колокольни церкви св. Иоанна, сам магистр Томас бил в колокол.
В городе поднялась тревога. Уважаемые зажиточные бюргеры, члены патрицианских семейств, немногочисленное, уцелевшее в городе католическое духовенство спешили покрепче припереть в своих жилищах двери и окна и послать кого-нибудь из слуг разузнать, что случилось. Неспокойной стала жизнь с тех пор, как сумасшедший поп из Виттенберга затеял драку с папой, прелатами и монахами, и вдвое горше сделалась она с появлением сумасшедших проповедников в родном городе.
А на зов набата по улицам бегут люди; это они наполняли церкви в дни проповедей Мюнцера и Хаферица, это возлюбленные дети магистра Томаса — ремесленные подмастерья, слуги, нищие. К ним присоединились крестьяне, которые были сегодня в городе на рынке и задержались здесь. Всей этой голытьбе нечего будет терять, когда княжеские ландскнехты придут усмирять и грабить город.
Беспорядочные толпы мятежных горожан стекались к одному центру — к церкви св. Иоанна.