В своей оценке творчества рано ушедшего из жизни поэта и прозаика «Парижской школы» Бориса Юлиановича Поплавского (1903–1935), Владислав Ходасевич резко разошелся с мнением Фельзена. Рецензируя первый номер альманаха «Круг», критик писал: «Если мы даже допустим, что в дальнейшем Поплавскому был сужден новый подъем, то всё же придется по поводу его смерти жалеть о неосуществившихся возможностях, а не оплакивать писателя, будто бы давшего уже очень много. По человечеству я вполне понимаю чувства, которыми проникнута статья Ю. Фельзена о Поплавском в том же “Круге”: Фельзену жаль безвременно погибшего друга. Я, пожалуй, психологически готов понять и то, что в писательский актив Поплавского Фельзен вносит очарование, им испытанное от личного общения с Поплавским. Но явно преувеличенные оценки, даваемые Фельзеном, относятся к воображаемому, а не к действительному литературному наследию Поплавского. Статья Фельзена, умная и изящная, все-таки написана “о том, чего не было”. Повторяю: психологически она мне понятна и в этом смысле я готов ей сочувствовать. Но литературная перспектива в ней искажена – и, может быть, даже не без тактического умысла: ради того, чтобы придать более веса той литературной группе, к которой Поплавский принадлежал вместе с Фельзеном» (Возрождение. 1936. № 4035. С. 5).
Судя по всему, Фельзен действительно старался оградить память недавно умершего друга и соратника от критических выпадов эмигрантских литераторов, тем более, что и при жизни Поплавский был излюбленной мишенью противников «Парижской школы». Так, Фельзен сознательно сорвал чтение доклада Зинаиды Гиппиус на вечере, посвященном памяти Поплавского, который состоялся через месяц после трагической смерти поэта. Сама Гиппиус писала по этому поводу в неотправленном письме к Ходасевичу от 14 ноября 1935 года:
С. 233.
С. 234.
С. 235.
С. 235.