Том 8. Рваный барин

Нежна уж очень! На барышень похожа из скворцовской усадьбы.

Вечером поймал он ее в хмельнике, за ригой. Пришла она слушать, как поет-чокает черный дрозд, подвешенный Брауном на высокой вехе, Иван взял ее руку, сдавил и сказал твердо:

– Вот что, слушай. На родину со мной поедешь? поженимся…

И крепко обнял. Дрозд сладко свистал над ними. Она прильнула к Ивану и сказала чуть слышно:

– Сегодня Генрих прислал письмо… едет в отпуск…

– Стало быть, не убили?.. – начал было Иван, жарко захватывая ее плечи, но она вырвалась и убежала в испуге.

Остался стоять Иван в вечереющем хмельнике, в голом лесу жердей. Стоял, поглядывал на дрозда, на пробивающиеся звезды. Стоял и свистал ему, свистал «чубарики». И дрозд тоже поглядывал на него и тоже свистал…

Когда вернулся Иван из хмельника, резко крикнула ему Тильда:

– Иван, мешки снять надо!

Иван пошел за ней в темную уже ригу. Она вдруг кинулась на него, цепко схватила его за плечи и затрясла в дрожи:

– Дьявол проклятый! дьявол неблагодарный! дьявол!! я теперь все знаю…

Иван захватил ее и сказал в ухо:

– Выпьем-ка за здоровье твоего Фрица, может, и убьют скоро?.

Она рванулась от него как шальная.

– Не смей! тьфу! не смей!! говорить так… глупо!

– А сама любишься, кошечка. – шептал ей, крепче захватывая ее, Иван, – Да не корежься… да не., вот вы… немки, какие… все чтобы чисто-гладко… по вашему закону выходило… Да ты послушай… дрозд-то как… заливается…

Она осталась, довольная. Ушла, заслышав только тяжелые шаги за ригой: шел, сопя, за своим дроздом Браун – снять на ночь.

IV

Наступил май – третий май немецкого плена. Уже два раза приезжал на побывку Фриц. Два раза приезжал Генрих И всякий раз Браун резал по поросенку. По две недели ели они до отвалу и много выпивали пива.

В этот май так случилось, что приехали оба сына разом – на одну неделю. Опять закололи поросенка и двух гусей, хоть и жалела немка. Да важное было дело: дали Генриху новый чин, и Браун решил устроить помолвку его с Терезой. Да и подходила будто к концу война. Шли победные праздники на деревне, и то и дело выкидывали на въезде победный флаг.

На помолвку приехали родные: и из Грюнвальда, и из Вербина, и «из-за горы». Все тяжелые немцы и широкие немки и много и крепких и тонких девушек в светлых платьях, с цветными бархотками на шейках Генрих ходил среди них в новом мундирчике, с новой саблей, потому что был теперь новый – фендрик. Приехал на трезвонистом шарабане Терезин дедушка из далеких мест, как яйцо лысый, в столетнем зеленом кафтане с жестяными пуговицами в ладонь, привез в подарок перламутровую шкатулку и белого кота-ангорку.

Шумно сыграли помолвку у Виндэ, наколотили для будущего счастья гору посуды всякой Слушал Иван от риги, как звенело «счастье» Сидел и думал: «Расколотить бы мне главную посуду, тому – на счастье!» Захватило тоской Пошел на погребицу, поковырял гвоздочком замок немецкий, вытянул литра три темного пива – посветлело. Пошел через улицу ко двору Терезы, постоял – послушал, все еще бьют посуду. Пошел к Браунову двору, поковырял гвоздочком – и посветлело. Пошел опять слушать, как набивают Терезе «счастья». Ходил туда и сюда долго, пока кончили бить посуду Уже ничего не помнил.

С утра стали у Брауна играть на скрипках под сиренью – горбатый Мориц и паренек из аптеки. Ходил просить разрешения Браун – в отступление от военного закона. Пришла телеграмма о новой большой победе – разрешили.

Съели гости целого кабана, гусей две пары и кроликов два десятка. Выпили сорок литров пива и четыре бутылки шнапса. Сытые и веселые ходили. Портрет кайзера обвили елочкой и дубовыми ветвями, грозились перетопить все вражьи пароходы, захватить всю Россию, до Сибири… Скрипел старый дедушка Терезин:

– Хочу теплую шубу… из русского медведя!

Обещал ему Генрих и шубу, и лисью шапку, а маленькой Терезе – розового шелка из Лиона.

Слышал Иван, о чем говорили немцы, свое и свое думал: «Эх, разбить бы ей главную посуду!»

Танцевали на тесной площадке садика, где зацвели ранние левкои. Танцевали свой «шибер». Фриц-кабан плясал с пышно разодетой Тильдой – в золотистое платье с розовым бантом сзади. Генрих-франт – с тихой овечкой – Терезой. Не было совсем парней, пришел только Клюпф, пьяный солдат, стучал по столу кулаком, грозился:

– Из француза красное вино пущу… из англичанина портер черный! Бей всю Европу!

Смеялись над Клюпфом: «Да мы же, немцы, самые первые в Европе!»

Знать ничего не хотел пьяница Клюпф, орал:

– Германия выше всей Европы! Хох! хох!!

Остряк был Клюпф-пьяница, шорный мастер, все гоготали на его речи, стучали палками, а Терезин дедушка похлопывал в сухонькие ладошки-дощечки.

Было воскресенье, вечер. Иван сидел во дворе, у сарая. Слушал, как визгливо-раскатисто хохотала Тильда. Она выпила много пива и все приставала к усачу Фрицу:

– Ты уж и осовел, мой Фрицик? Не пей так много, мой петушок. Давай станцуем!

Клюпф топтался по дерну и выл-хрипел свою солдатскую песню:

Из быка ремней нарежу,
Поясов друзьям намну!

Вытолкали его из сада за непристойность.