Наконец Александр Суренович дожевал свой табак, и они пошли в операционную. В операционной не поговоришь, там каждая секунда имеет смысл и значение для жизни оперируемого. Поговорить не поговоришь, а думать-то можно. Вот Александра и думала. Думала о том, что пора ей определиться и с Папиковым, и с Адамом – времени в обрез. Скоро может быть приказ о возвращении в Москву, и тогда все пойдет кувырком, тогда ничего не успеть. Пожалуй, во-первых, ей надо переговорить с Папиковым. Но как остаться с ним один на один? Придется действовать в лоб. Она так и поступила. В перерыве между операциями отвела Папикова в сторонку и попросила:
– Давайте с вами прогуляемся.
– Хорошо, – с любопытством взглянув на нее, согласился Папиков.
Наташа и Адам остались сидеть на брезентовых табуретках возле операционной, а Александра и Папиков пошли по главной улице палаточного городка, довольно широкой и очень хорошо просматриваемой, – здесь их трудно было кому-то подслушать, даже нечаянно.
– Я буду говорить без подготовки, – начала Александра.
– Слушаю.
– Я должна увезти его в Москву. Как это сделать?
– Придумаем. Сейчас такая неразбериха, что можно все придумать. Некоторые части подлежат расформированию как потерявшие почти весь личный состав и утратившие боевые знамена – было много маленьких пожаров. Придумаем. Например, можно демобилизовать якобы из одной из таких частей и направить его мне ассистентом, он сложившийся врач и хорошо меня понимает.
– А как это можно сделать реально?
– Реально? Да хоть самому Петрову дадим подписать, хоть любому из его замов. Надо только часть согласовать.
– А кто на это пойдет?
– Иван Иванович все сделает.
– А он захочет рисковать?
– Какой тут риск? Адам – хирург из местных. Все части в разбросе. Мы оперировали совместно. Нормально… А еще лучше комиссуем его по состоянию здоровья.
– Но он здоров?
– И слава богу! Сегодня здоров, завтра – болен.
– Неужели это возможно?
– Безусловно.
Когда они вернулись к Адаму и Наталье, заручившаяся поддержкой Папикова Александра так сияла, что Наталья спросила ее:
– Чем это тебя так порадовали?
– Всем! – был ответ.
Пошли оперировать. Александра не чаяла дождаться ночи, когда они с Адамом останутся одни.
Освободились ближе к полуночи. Сходили в душ, вода хотя и успела остыть, но была в бочках еще достаточно теплая. Помылись славно и чистенькие пошли к своим палаткам.
За день на солнцепеке палатка так прогрелась, так остро пахла внутри прорезиненным брезентом, что в ней было нестерпимо душно и противно. Пришлось раскрыть палатку со всех сторон и проветривать, благо с предгорий Копетдага приятно повеяло свежим ветерком, холодная ночь пустыни медленно, но верно вступала в свои права. Только теперь Александра обратила внимание, что пол в палатке войлочный.
– А почему здесь полы войлочные? – спросила она Папикова, проветривавшего по соседству свою палатку.
– Для того, чтобы скорпионы, тарантулы, каракурты, змеи и прочие ребята не беспокоили нас с тобой, – приветливо отвечал неутомимый Папиков, проведший в тот день четырнадцать часов за операционным столом. – Все эти ребята страсть как боятся овец. Например, скорпионами овцы лакомятся, как французы улитками. Спокойной ночи, молодежь! Дождь будет.
– Спокой-спокойной, – ответили ему наложившимися друг на друга голосами Адам и Александра, подняли головы к небу – ни одной звезды. И тут, как по команде генерала Папикова, и сорвались первые капли дождя.
Они вошли в проветренную палатку и очутились в своем брезентовом раю.
Сначала им было не до разговоров, а потом Александра все-таки разговор завела.
– Скоро полетим с тобой в Москву, – сказала она под шум мелкого дождичка, ударяющего по палатке со всех сторон.
– Со мной? Не получится.
– Не сомневайся. Если Папиков обещал, то он сделает. Ты не представляешь, какой у него авторитет!
– Не получится.
– Что ты заладил, Адась, не получится? А я говорю – получится!
– Не получится.
– Почему это – не получится? Сейчас есть все возможности организовать твой побег. Мы тебя просто вывезем с собой.
– Не получится.
– Лагерь на серном руднике – это ад!
– Возможно. Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть – я еще не был в аду небесном, – с беспечным смешком в голосе сказал Адам, – возможно…
– Там долго не протянешь, я точно знаю, – вспомнив Дяцюка в Семеновке и «серную вонючку в степу», горячо сказала Александра.
– Долго там не живут – это правда. Но там меня ждут больные. Там Семечкин.
– То-то-то есть как?! – заикаясь, с трудом выговорила Александра. – Ты, ты, ты отказываешься бежать?
– Конечно.
– Ты что говоришь? Ты что, Адась?
– Я говорю: там меня ждут люди.
– А мы что – не люди? Мы – не люди?! А твои дети?! Я? Ксения?! Мы – не люди…
В напряженном молчании, отстраненно, как на том свете, шумел дождь за тонкими стенками.
– Ты знаешь Ксению?
– Знаю. Я ездила на твои розыски и познакомилась. Маленьких знаю. И Адама, и Александру. У них глаза твои.
– До сих пор? Я думал, потемнеют.
– До сих пор твои – синие-синие.