Том 8. Прощеное воскресенье

– А ты оказалась права: ко мне на другой день жена бабку-знахарку из Алексеевки привозила, так она мне все точь-в-точь казала, шо ты: медвежьи ушки, корень солодки, землянику. А до Москвы добраться я тебе подмогну. К вечеру товарняк литерный будет, а у нас в Семеновке его паровозна бригада меняется на нашу, и дуют до Москвы по зеленому коридору, к утру на месте будете. А в нашей семеновской смене машинист мой брательник, а его помощник мой сынок Витька. Они в тендере[13] тебя сховают и довезут честь честью. Состав такий вонючий, шо его на станциях не задерживают. Серу они возят откуда-то из-за Каспия, с Туркмении. Раньше по другой ветке возили, а теперя по нашей, ремонт там чи шо… – Семеновка стояла на краю русской степи, рядом с Украиной, и это не могло не сказываться на говоре ее обитателей, причем смешанном довольно причудливо, например, в речи Дяцюка русский язык заметно брал верх над украинским, а у кого-то было наоборот.

В жизни Александры Александровны не раз случалось так, что в трудных обстоятельствах ее выручали случайные люди, лишь соприкоснувшиеся с ней, казалось, только для того, чтобы поддержать; эти люди вдруг возникали из небытия и, сослужив ей верную службу, навсегда исчезали из ее судьбы. Она всю жизнь помнила каждого из них, они были для Александры Александровны как знаки свыше, как посланцы от ее ангела-хранителя.

– Жарюка скаженная, пойдем, доча, ко мне в станцию, посидим, – предложил Дяцюк. – Вонючка прийде к вечеру, пойдем, посидим в холодке.

В помещении станции было прохладно, за ночь ее толстые стены остыли и пока еще не набрали тепла нового дня. А день стоял безоблачный, солнце лупило вовсю, жарко дышал еще не окрепший суховей с Черных земель[14], даже небо посерело от зноя, а все живое давно уже схоронилось по норам и щелям. Только на товарной станции, там, где заключенные разгружали машины со жмыхом, еще и было движение, а так все вокруг замерло, словно оцепенело.

– Ой, дяденька Дяцюк, а у вас найдутся ведро, тряпка, веник, мыло? – спросила Александра, едва окинув взглядом маленький пыльный кабинетик Дяцюка с почерневшими от грязи щелястыми полами.

– А зачем тебе?

– Да приберусь с вашего разрешения и мух выгоню, а вы пока погуляйте, я быстро.

– Колька! – крикнул Дяцюк куда-то в глубь помещения. – Колька, тряпки, ведро, воду – все обеспечь и помогай!

Младший из пяти сыновей Дяцюка, Колька, оказался мальчишкой лет двенадцати, он скоро явился с полным ведром чистой воды, потом принес тряпку и веник и даже кусок темного хозяйственного мыла. Из одежды на мальчике были только латаные парусиновые штаны. На удивление, Колька проявил себя толковым помощником, в четыре руки они навели в комнате настоящую чистоту и мух выгнали.

– Батя говорил, вы на фронте были? – недоверчиво прищурив серые ясные глаза, спросил Колька, прежде чем они начали убирать.

– Была, – односложно ответила Александра.

– Наши никто не был. Мы железные дорожники, нам на фронт не разрешали уходить, батя до сих пор переживает.

– Железнодорожники – это тоже фронт, так что твой батя переживает зря.

– Зря не зря, а люди на фронте были, а мы не были, – с обидой сказал Колька. – А вы на фронте кем воевали?

– Я военфельдшер штурмового батальона морской пехоты.

– Ух, ты-ы! – Ясные очи Кольки раскрылись так широко и осветились таким светом, что было понятно: он знает, что такое морская пехота.

После этого разговора работа у них пошла споро, Колька раз пять бегал выплескивать грязную воду и приносил чистую.

– Вот это да! – восхитился Дяцюк, увидев, как славно теперь в его кабинетике. – Даже окно помыла! Воно сроду таке чисто ни було!

– Я не одна, мы с Колей, он у вас замечательный парень и очень умелый!

– Колька? Та то в лесе медведь здохнул, не иначе! Колька работник?

– И еще какой!

– Тю-ю!

– Вот вам и тю-ю! – засмеялась Александра. – Я думаю, сын в отца пошел. Сейчас я еще в зале ожидания полы вымою с Колиной помощью, а потом он лесенку мне принесет, и молоток, и гвозди – вывеску поправим.

– Добре, – улыбнулся Дяцюк, и его одутловатое лицо даже сменило цвет с серого на подобие розового и стало моложе лет на десять.

На приборку в зале ожидания ушло часа три, – грязь там въелась застарелая, довоенная.

Кусок ржавого листового железа, по которому было написано голубой масляной краской «Семеновка», наконец-таки был закреплен Александрой со второго края, и теперь вывеска висела прямо.

– Пусть пока так, временно, а сделаете ремонт всей станции, тогда и вывеску новую повесите. Обещаете?

– Обещаем, – радостно сказал Дяцюк. – Да, Колька? – обратился он за поддержкой к сыну.

– Точняк, – шмыгнув облупленным носом, подтвердил Колька.

– Сбегай до мамки, принеси нам обед, – распорядился Дяцюк.

Обедали они в его кабинетике вдвоем, мальчишка поел дома. Жена Дяцюка прислала им горшочек мамалыги, кусок козьего сыра и банку компота.