В том же сейфе, где был обнаружен автограф пьесы, хранилась тоже не опубликованная, но хорошо известная историографам театра режиссерская партитура «Трех сестер», разработанная Станиславским. Это большие развернутые листы; на одной стороне — машинописный текст пьесы; на другой, чистой стороне и на полях Станиславский вписывал свою режиссерскую экспозицию каждой сцены, чертил схемы декораций, мизансцен и т. п. Первый акт в партитуре не сохранился. Однако копия его, сделанная рукой В. Л. Мчеделова и отосланная в 1S06 г. Станиславским в Прагу в связи с готовившейся там постановкой «Трех сестер», сохранилась в архиве режиссера Пражского Национального театра Я. Квапила; фотокопия этого документа была прислана в 1950 г. из Праги в Музей МХАТ'а (см. об этом подробнее в статье Ш. Ш. Богатырева «МХТ и Пражский Национальный театр начала XX века. Из истории русско-чешских театральных связей».— «Ежегодник МХАТ, 1953—1958 гг.». Печатается).
Текст чеховской пьесы испещрен в режиссерском экземпляре многочисленными исправлениями и вставками, вписанными от руки. В некоторых местах первоначальный текст заклеен и поверх него рукой Тихомирова вписан другой. Это редкий, пожалуй единственный, в истории литературы случай, когда работа драматурга отразилась, как в зеркале, в рабочем экземпляре режиссера.
2
Текст пьесы в режиссерском экземпляре со всеми вклейками и правками («верхний слой») соответствует беловой рукописи. Незначительные расхождения с рукописью явились, по-видимому, результатом небрежности: в режиссерский экземпляр не всегда внесены мелкие по объему правки, не меняющие смысла, но завершающие архитектонику реплики, делающие фразу сочней или стройней и благозвучней. Так, во втором акте в реплике Наташи: «А Ольги и Ирины до сих пор нет. Не пришли. Все трудятся бедняжки»— не вставлено: «Не пришли». В реплике Соленого в том же втором акте вместо текста беловой рукописи: «От черемши такой же запах, как от чеснока»— осталась первоначальная редакция: «От черемши так же воняет, как от чеснока» и т. п. Отсутствует последний монолог Ирины в четвертом акте.
Очевидно, машинописный текст соответствовал той первоначальной, привезенной из Ялты редакции, которая читалась труппе Художественного театра 29 октября 1900 г. «Нижний слой» второго и частично третьего акта можно было легко прочитать. Четвертый акт, где Чехов произвел «перемены крутые», был заклеен новыми текстами почти сплошь, и первоначальная редакция прочтению не поддавалась.
Но текст первоначальной редакции, написанный на ремингтоне, мог иметь копии. В архиве театра хранится довольно много текстовых материалов, относящихся к первой постановке «Трех сестер». Это — суфлерские и «помрежевские» экземпляры. Просмотр этих экземпляров результатов не дал — их текст был идентичен беловой рукописи, если не считать незначительных отклонений, вызванных условиями постановки. Например, в реплике Тузенбаха во втором акте вместо «Сегодня мне придется играть
Там же, в Музее, под стеклом витрины был выставлен напечатанный на машинке экземпляр пьесы «Три сестры» с надписью на титульном листе: «К представлению дозволена. С.-Петербург. 18 декабря 1900 года». Далее следовала подпись цензора драматических сочинений и печать Главного управления по делам печати.
Но ведь новая редакция четвертого акта, судя по почтовому штемпелю на конверте, прибыла из Ниццы в Москву только 24 декабря. Значит, пьеса была прочтена цензурой и «дозволена к представлению» по ее первоначальному тексту. Станиславский, не желая, вероятно, задерживать постановку, отдал пьесу перепечатать и послал ее в цензуру до окончательной доработки автором. Уже при беглом просмотре цензурного экземпляра бросились в глаза незнакомые фразы: Маша твердит не «У лукоморья дуб зеленый», а знаменитую суворовскую депешу: «Слава богу, слава нам, Туртукай взят и мы там»; Чебутыкин вместо «Тарара бумбия» поет: «Ах вы, Сашки, канашки мои, разменяйте вы бумажки мои»; вся конструкция четвертого акта иная; отсутствует сцена Маши с Чебутыкиным («Сидит себе здесь, посиживает...» и т. д.); отсутствуют заключительные монологи Ирины и Маши...