Том 6. Лимонарь

С царской короной красного царя Пора и с царицей Миленой вернулся царь Соломон из чернокаменного Просияна города в Божий град Иерусалим строить великую Божью церковь — храм Соломонов.

ТЯБЕНЬ{*}

Храм Соломона — чудеса мира. Не человеческими руками построен — его строили люди и демоны.

А основание храма — самородные камни, их таскали с моря: лица носильщиков уходили за облака, и видны были только ноги огромных цапель; цапли, натащив камней, прошлись по городу мароканским маршем и пропали. Им на смену слетелись все восемь ветров, поднялись над камнями, дули наперерез, бесновались. А улетели ветры, бегут от застав звери: сколько есть зверей на земле и от птиц — поют, рычат, лают (чего-то говорили по-своему, да одному понятно строителю!) и разбежались, кто под куст, кто в лес. Тут вот и явились демоны — и началась стройка.

Строитель привлекал все новые нездешние силы: демонская много легче и гибче человеческой и звериной. Самые ответственные спецы были демоны: на собрании у царя сидели они за особыми железными столами обок с учеными и писателями, и им прислуживали демоны низшего разряда — бесы в смокингах «красной свитки».

Очень все было странно — жутко: необычно. Точно в предгрозье и вдруг — такой шум, тряс, белиберда, как в грозу (на ухо кричи, ничего не слышу!).

Китоврас, могущественный из демонов, указал способ тесать камни «шамиром». И работа пошла в тишине, для слуха незаметно (муху слышно!). А глаза понемногу привыкли и к поблескиванию и к вспышкам электрических огоньков, когда «само собой» на леса подымались камни и катили из пустыни платформы с камнем без проводников и шоферов.

Понемногу наладилось и с продовольствием. «Режим экономии», вызванный затратами на постройку храма, проведен был блестяще: «пищевой отдел», как самый соблазнительный, поручен бесчувственным демонам — общественные столовые, рестораны, отели, бистро, все обслуживали демоны. И, конечно, был ропот: «едим чертятину!». Но демоны оказались искуснейшими поварами и изобретательными мэтрдотелями: из падали такое суфле тебе сделают, само в рот прыгает — «вареники Пацюка», как любимые Гаргантуа жареные свинные кишки с кашей, — а из дохлятины подадут эскалоп, только очень все перчат и потом весь день пить хочется.

Была еще с китом страсть, не дай Бог.

Давал царь Соломон банкет — затеял всех рыб и какие есть морские звери, всех накормить до отвалу — так и объявил: «жри, сколько влезет!». И вот объявляется кит, самый обыкновенный кит с Белого моря, тут и пошло: сколько ему в пасть провизии ни кинь, все одно: «есть хочу!» — того и гляди тебя сглотнет. Весь запас ему и перекидали, царю-то и неловко: приглашал водяных гостей, а угощать нечем. А кит отплыл на середку, да как пустит струю, весь Иерусалим обдал, кричит: «Благодарю Тебя, Господи, Ты один насыщаешь меня». Срам-то какой! Конечно, против Бога человеку никак.

* * *

На рождественские каникулы работы прерваны на неделю. В сочельник выпало много снегу и к святому вечеру небо очистилось — Диккенсовы звезды. А в окнах на елках зажглись огоньки. И Диккенс-Гоголь-Рабле и елочный свет чудесного Вейнахтсбаум почувствовались таким домашним «немудреным» — а и вправду мир сошел на землю. По церквам ударили к полунощной мессе. И со всех концов Иерусалима потянулись гнездами и черной вереницей, без свечей сияя: «Дождались — святой вечер!»

И озорная орава вышла прогуляться — вот они — впереди Унис. И всякий со своей затеей:

«Залезть на колокольню к колоколам и оборвать веревку или так запутать, что звонарь...»

«Курлыкать под псалмы и орган...»

«Без толку толкаться в проходах на соблазн и раздражение молящихся...»

«На кухню! и там наплюю в кутью, ха?»

«Не стоит рук пачкать. Идемте к царю Соломону. Я придумал, мы и его, премудрого, прижмем к ногтю!»

Унис коноводил — китоврасья порода! — знали его и на стройке: «умница, говорили, очень только озорной». Это он на царской скандальной кормежке киту вместо зерен сколько мешков камней в глотку всадил, — «форменным образом безобразник».

«К царю Соломону!» повторил Унис.

Всем очень понравилось: «искушать царя Соломона». И на радостях — «как это весело, чтобы премудрого к ногтю» загалдели бесы и в драку «понарошку». А как размеришь, где кончается «нарошка»? А другой и не понимает, и не то, чтобы не понять, а если больно, хоть и понарошку, а все равно отбрыкнешься: а это сейчас видно — заметили и уж не спустят.

А был такой вонючий бесенок Сакар: ему, глупому, больно, он и лягнулся, ну и здорово же его отдули: так носом в снег, — вот тебе, фискала! Поднялся Сакар — а те уж далеко — и только следом искра-снег.

«Ч-ч-ч-ер-ти!»

И поплелся домой.

Орава, не дыша, на пяточках, подступила к освещенному царскому окну: огонь надувался ярко-красный, — черти дымились. И какой-то горлан, для безобразия затянул по- весеннему: так весна, дыша озоном, сардинками, макрелью и селедкой, кричит под окном:

Нантские сардинки!

Свежие сардинки!

Унис мигом к окну, бесшумно «шамиром» вынул стекло и высунулся к царю Соломону.