Том 6. Лимонарь

Царь Соломон только что вернулся из церкви и один разговляется: кутья, мед, миндальное молоко. В одной руке ложка, в другой весы.

Унис на локотках:

«Чтой-то вы делаете?» (На Униса это произвело глубокое впечатление.)

«Ем».

«А весы?»

«Я взвешиваю все то, что ем и потом все, что откладываю на землю. Мера».

Унис хохотнул себе в кулачок:

«Премудрость! До этого еще никто не додумался, ни Аристотель, ни Маймонид: чтобы есть и взвешивать. Царь Соломон, для тебя нет тайн, ты все знаешь — пустыни, пропасти, норы, ничего не скрыто».

А и вправду, царь Соломон все знает; и где он только ни был, весь мир осмотрел.

— А на небеса ты никогда не лазил, — Унис поштопорил носом, — почему?»

Царь Соломон отложил в сторону медовую ложку. Перстень на его пальце вспыхнул всеми огнями: камень ветров, камень зверей, камень земли и воды, камень демонов — над всеми он властен.

«Но может ли человек проникнуть через ту потаенную дверь — туда? Китоврас может, он демон, но я, всемогущий, я человек?» — вспомнился царю Соломону кит: скандал.

«Небеса — это! — там все по-другому, там нет нашего «ничего» и без этого, не взвешивают!» Унис огоньками насмешливо подмаргивал, резал, разрывая пространство наперекрест.

Царь Соломон догадался, не простой это бес: чего-то затевает. И надо от него отделаться поскорее.

На письменном столе лежала разрисованная цветами кожаная сумка, принес художник: «своей работы».

«А скажи, пожалуйста, бес-иваныч, как тебя...»

«Унис!» выфлейтил бес.

«Можешь ли, Унис, влезть в эту сумку?»

«Га! — попался Унис, — еще как, и все наши».

«А ты покличь: мне это очень интересно, как вы рассядитесь с вашими обезьяньими хвостами».

«Хвосты у вас!» — огрызнулся Унис и пальцем чего-то там сделал за окошко, какую-то двусмысленную фигу.

И царь Соломон не успел поставить весы на место, вся комната наполнилась бесами.

«Товарищи! — скомандовал Унис, — царь Соломон хочет, чтобы мы залезли в эту сумку и расселись... ха!»

И стал тонеть — стал в иголку, тоньше иглы и первый блестящим прутиком скользнул в сумку.

И вся орава подобралась: кто гвоздик, кто кнопка, кто зажим, кто просто блестка — и один за другим, а то и группами, посовались в сумку.

«Мы все залезли!» — пискнул из сумки Унис.

А посмотреть, ну никак не скажешь, разве где зеркальце, чуть отдулось.

И опять какой-то горлан закликал из сумки: весна!

Нантские сардинки —

Свежие сардинки!

Царь Соломон позвонил царскому кузнецу. И сейчас же царский кузнец Вакула принес засмоленную бочку из-под селедок. Положили в бочку сумку с чертями; на бочку крестообразно железные обручи. Припечатал царь Соломон своей царской соломоновой печатью. И с Богом:

«Снесешь, брат Вакула, на Иордань и там норови в самое глыбкое, пускай поорут на здоровье!»

И сел к столу доедать кутью.

На первый день Рождества Костоглот хватился: где его бесеняты? Обедни кончились: пора бы. Ждет к обеду — как вымерли. И вечер — чай пить! — не возвращаются.

А этот бестия Сакар обрадовался! — все порции сожрал и поминутно молчком за дверь бегает.

«Да куда ж они запропастились!» — забеспокоился Костоглот.

А Сакар, что он знает? — одно:

«Пошли искушать царя Соломона».

«Вот негодяи!»

«А чего ж! — Сакар сгорбился по-унисьи. — Со всякой дрянью только руки пачкать, а царь Соломон — это дело».

«Дело-то это дело, а и нарваться легко! — а сам подумал, — Унис, его рук дело; если шею не свернет, этот со временем себя покажет».

И велит Костоглот Сакару: оденься поприличней и завтра ж идти на разведки и дознаться, куда их нелегкая?

«Да руки-то хорошенько вымой, черт знает что! Сказано вилкой есть, а не пальцами».

Костоглот не раз у царя во дворце на собраниях обедал, а случалось, и позавтракает запросто, если спешка: Костоглот, трубочный мастер из Тира, на стройке десятник. Демон, а не отличишь от инженера.

Сакар не Унис, красную строку от обыкновенной не отличит, но не без сметки. С царем ему делать нечего, это он знает, царь Соломон так шуганет, не обрадуешься, а вот на царицу — на эти дела он мастак.

И как поутру вышел и все прямо и прямо — да обежал царское окно, а вот под это и стал прохаживаться под царицыным окном, покрикивает, как стекольщик:

Стекло вставляй!

Стекло вставляй!

А как в сочельник царский кузнец Вакула бочку-то с чертями гробастал на Иордани топить и как-то неловко в дверях задом зашел (кузнец нескладный!), бочкой стекло у царицы и просадил. Царица слышит Сакар орет, и велела стекольщика к себе привести.

И как демонскую рожу-то он высунул да голубем глянул на царицу, так ее всю и развернуло. И уж про стекло разговору нет — да и нет у Сакара никакого стекла, один резец.

И стал бес ее охаживать (ну, ей Богу, как паук муху!). И голос переменил: «ю-ю-к» какой-то — «скажите, да не знает ли, или кто видел, и по каким рейсам» к царю Соломону в сочельник, он встретил: — «шла партия французских эскамотеров?»

«Французские эскамотеры! — смеялась царица, — да просто алатырники бесы. Царь Соломон с фокусниками не очень-то церемонится, живо их к ногтю: поедят на Святках в Иордании свежих нантских сардинок».