Том 6. Лимонарь

Решили: от отчаяния. А что человек может задохнуться от счастья, кому о таком задуматься?

Король Клевдас безутешен: потерять друга то же, что ослепнуть — барахтаться вничью — другим на смех и оскал, себе на горе. И все поиски бесполезны. Пропадать в лесу не впервой: заманит лесная фея — не выдраться, случай с королем Мелеадом, отцом Тристана. Так и успокоились — Аполлон сгинул без возврата.

Не поддался верный Хорт ловчий Аполлона. Хорт немало на своем веку встречал фей — и лесных, и полевых, и с болота — знает их повадки и обращение.

Я понимаю, Клодомир, но какая нужда фее в Аполлоне? Человек рассудительный и безо всякого воображения. Хорт был убежден, не фея, а дело рук человеческих.

Хорт, бродя по лесу, наткнулся в кустах — опрокинутое лукошко, на дне прилипли лисички, а от кустов примятый след. Он по следу — и все ясней ему: след говорит, убитого тащили за ногу — сапог, как борона, всковыкивал землю. И выбрался к Луаре. Так и есть: к берегу прибило мертвое тело. Выгреб на берег — одна нога в сапоге, другая — из чулка колючек — Аполлон! Как живой, мало в чем изменился: на виске набивка — блестящий косолапый рак пятится по вздувшейся багровой щеке.

Хорт по старому следу, ухватя за ногу приволок его в лес и у куста, где лукошко валялось — примета, вырыл яму, столкнул труп в яму, притрушил хворостом, а сам около на кочку присел: жалко ему Аполлона — хороший был человек, веселый!

Проходил мимо Клевдас: скучно, шагай в одиночку и смех и горе. Ступит шаг и остановится, ничего не радует. И слышит: воет. Прислушался: нет, не собака, а вроде по- собачьи. Пошел на вой и видит: сидит на кочке Хорт, плачет. Хорт показал ему на лукошко Аполлона, потом на самого Аполлона.

— Не фея, стало быть, а человек распорядился!

Но кто убил Аполлона? — Да только свой, о разбойниках не слышно, да и какая корысть? — вышел в лес по грибы, в кармане ключ.

И на другой день все читали: извещал король об убийстве Аполлона. Грозная концовка предостерегала:

«Кто знает убийцу, а не скажет, тому колом кара».

Садиться на кол — удовольствие на любителя, и из предосторожности — мало ли другой и не по злобе, а сдуру чего на тебя скажет или перевернет слово в нежелательном смысле — пошли шататься к королю со своим «не я и ничего не знаю, а если про меня кто скажет (перечень соседей) все неправда».

И надоели, что макароны. Убийство Аполлона оставалось тайна. Король не велел пускать добровольцев и попенял себя, что пугнул колом и застращал не в меру.

* * *

В те времена, когда в русских полуночных лесах зверю было непролазно, и редко встретишь человека, а реки текут без мели, сливаясь, а на полдне степи в море катили волной ковыля, гудя, на Западной Земле шла потасовка, наскакивали соседи друг на друга не по вражде, враждуют потом, а из молодечества: становись, кто кого!

Но и Запад и Восток — мир один: мир был прозрачней, воздух чист, свет яркий и взвучен, сказку не отличить от были и всегдашнее от необыкновенного, концы уходили в начала, верхушки в корень.

В городах на улице можно было встретить странных с далекими глазами, опоясанных мечом — образ сохранен Сервантесом — странствующие рыцари, по- русски «езжалые», они появились неизвестно откуда — «в поисках фортуны».

Подобно всем этим «езжалым» Дон — Кихотам появлялись на улицах непохожие, странно одетые, растерянные или в одну точку спруженные — их называли «дамуазель».

Рыцари в поисках фортуны, дамуазель — каждая по-своему неожиданный вопрос, несообразное поручение. Рыцарей от людей не отличишь, а в дамуазелях было что-то и нечеловеческое. Были среди них конечно люди, и были, что нетрудно было сказать: феи.

И таким всюду был доступ и никаких преград, караул не окликнет, двери сами распахнутся.

Вихрем вошла она в дом к королю. Клевдас сразу понял, кто она и почему ее пустили.

Не дожидаясь зачем, она объявила: готова все рассказать, если король исполнит ее просьбу.

Король согласен.

— Обещай исполнить все, о чем я попрошу.

— Клянусь, сказал Клевдас, говори.

— Аполлона убил твой сын.

Клевдас под обухом: невероятно!

И она повторила: ее голос идет сквозь, похоже говорит не она, а кто-то за ее спиной.

— Аполлона убил твой сын.

Клевдас очнулся.

— Клодомир?

И она по- другому, из себя настойчиво и непреклонно:

— Ты отдай его мне.

— Хорошо, — я отдам, но не живого.

И велел позвать Клодомира.

Клодомир пришел.

Увидя с отцом постороннюю, поклонился, и та ответила ему раскрытым взглядом, как знакомому.

Клодомир смутился.

— Ты убил Аполлона? — спросил Клевдас.

Клодомир молчит.

— Ты убил моего друга.

— Я убил Аполлона, ответил Клодомир.

— Зачем?

— Освободить Глорианду.

— Освободить?

— От костра.

— Так ты б ее убил! с гневом прервал Клевдас.

— Я об этом думал. Но когда убедился, она любит меня, как я люблю ее, я убил твоего доброго друга.

— Костер! крикнул Клевдас.

— Теперь мне все равно, покорно ответил Клодомир.

— Так беги, вырвалось у отца, но прозвучало: «так посиди».

И это было понято: тюрьма.

И его повели: убийца Аполлона. И она следовала за ним.

Восторг озарял ее щебечущие глаза, что они говорили, нам не понять, свет бежал перед ней, струясь.