Том 6. Лимонарь

— Таких жечь на костре мало! крикнул Марк, взбешенный упорством Сидонии.

Сидония вдруг черная, как в то памятное утро, вышла. И больше не показывалась, как вовсе не было, хотя тайно она-то и была все для Марка.

В его мысли вселились подозрения. Он вдруг вспомнил, говорили про какую-то серебряную фляжку, дала няньке Сидония. И теперь сказалось: Сидония отравила сына. Но этого мало: она отравит и его. Зачем?

Карлик Мядпауп прицепил себе серебряный лоскут к подбородку, подбородок вымазал краской — кровь сквозь серебро, и собачонкой мягко обходил углы, лакал воздух и нюхал.

— Яд особенно пахнет: приторно и щекотно, такая природа, ответил карлик, когда Марк окрикнул: зачем?

«Такая природа, Марк продолжал свою мысль о яде, и конечно, она не одна, а об руку: кто-то ее снабдил ядом — заговор!»

«Заговор» разрешил все сомнения Марка. Принять меры предосторожности и оградиться от опасности его единственная забота — столб сузившегося круга мыслей и чувств.

Все проверялось: базар, вино и украшения и всякого, кто входил в дом, обыскивали. В доме появились чужие — наблюдает Тристан — о чем-то шептались и все с оглядкой.

Черные дни — бессонная ночь. Из углов страх, за дверью притаилось, в окнах грозит. Ветер воет. Музыка без лада из — под корней живого, и живых семян, утробный вопль и колыбельная. И сквозь из стен выворачивающий душу вой: Сидония не показывалась на глаза, но по ее вою все знали, что она тут.

Тристану велено было сидеть в детской, а вот неожиданно он вошел к Марку.

— Ты не добрый рыцарь! сказал Тристан, строго глядя сквозь свою печаль.

— Что?

И в ответ, заглушая вой моря и горе человека, прозвучало — не детский голос жгучий:

— Таких на костре огнем жечь мало!

Как бык поворачивает головой, его до боли выпученные глаза ищут — Марк искал запустить, и ничего не найдя, взглянул перед собой — рассечь пополам. Но не Тристан, стоял тонкой свечкой карлик и алый огонек кольнул в глаза.

На другой день Марк отослал Сидонию со всем ее добром в Нант к отцу, королю Малой Земли, к Гую.

Говерналь посоветовал Марку отправить Тристана во Францию к королю Парамонду в рыцарскую науку.

О КОРОЛЕ КЛЕВДАСЕ

Король Клевдас и королева Клотильда и их дети: сын Клодомир, дочь Кресиль.

Король и королева славились великой добротой, и подданные их не умирали, а незаметно в свой срок уходили под себя, оставляя теплый пепел.

Был у короля друг: сосед Аполлон, по доброте в Клевдаса. Без Аполлона никаких дел не делалось и праздники не справлялись. Жена Аполлона Глорианда добрая в Клотильду и сын Киндиес, ровесник Клодомиру.

У Аполлона случилось несчастье: его любимый повар Амос сбежал с любимой горничной Глорианды Аннушкой.

Первыми подняли тревогу Варвара, жена Амоса и конюх Алексей, муж Аннушки. И немедля бросились в погоню за беглецами. Строго было наказано изловить повара и поставить на стряпную: без Амоса — еда не в еду, его имя гласно: Амос — утешение — и стол не состолуется и кусок в рот не полезет. Да нечего было из сил выбиваться и голову ломать, к обеду настигли: любовь предусмотрительна, но не умна — сидят в канаве в обнимку, а белый поваров колпак из канавы сигнализирует. Аннушку зацапали, а Амос вырвался — стреканул с канавы в лес, только и видели его колпак, да и колпак сгинул.

Дело опасное: настигнуты с поличным — прелюбодеяние.

Аполлон пробовал замять: любовь огонек, приманит. Амос не лягушка по болоту скакать. Тоже говорил и король Клевдас и королева Клотильда, жалея, повторяла: «любовь все покрывает».

Вздыбилась Глорианда: она настаивала наказать беспощадно — по старому французскому закону сжечь прелюбодейку.

И уж как просил Алексей конюх: повар сгиб, жена перебесится и по- прежнему станет в стойло. Просила и Варвара: любовь заманка и капкан, — Амос с крючка не отцепится, вернется. Ну, погулял, придет в разум.

— Нет!

Глорианда как стала и не сдвинулась.

Злое сердце? — Нет. Откуда же это ожесточение и непреклонная жестокость?

На площади сруб.

В смертном, доска на груди — по черному мелом: «прелюбодейка» — она стояла лицом на всенародный позор.

«Не поминайте лихом!» — «Нас прости».

Ее подсадили в сруб на костер. Занялись дрова. И пламя красным окрасило мел — и Аннушка, прощай!

На другой день пропал Аполлон.

После обеда, отдохнув, пошел он в лес поразмяться: «соберу грибов к ужину». К ужину ждут, нету.

Поздно вечером на башню к Глорианде поднялся Клодомир. И объявил: Аполлон не вернется.

— И искать нечего. Пропал.

Она все поняла — эта весть ей огонь — обожженная, вздрогнула. А он повторял вчерашнее, как всякий раз украдкой глаза в глаза: «люблю».

— Все мои мысли, мое сердце и душа!

Какая же еще стена? Он, только о нем ее мысли, им опеленуто сердце и душа ее нераздельна с его душой?

Чего же еще совеститься? Перед каким законом?

Она свободна.

И она поднялась навстречу — ее руки пылали.

И вдруг спохватилась: окно! надо закрыть окно. И быстро подошла к окну. Протянула руку к створам.

А навстречу ей ночь. Колыхая, обняла ее за шею и за окном опустила на землю.

Наутро обнаружили: Глорианда выбросилась из окна — с пятого на камни.