Том 5. Заре навстречу

И Тима стал глядеть вперед, туда, где темным зазубренным хребтом вставала за еланью тайга.

Скоро они въехали в тайгу, и к вечерним сумеркам прибавилась угрюмая тень деревьев. Обоз шел лесной дорогой, словно по дну глубокого ущелья, и вершины черных бесхвойных лиственниц глухо скрежетали, будто кованными из железа ветвями.

Мрак становился все более мохнатым, густым, и Тиме казалось, что это не деревья шумят, а угрюмо сопит темнота. Он то засыпал, то просыпался, положив голову папе на колени, и видел белую луну, которая то висела над его лицом, то вползала в толстые тучи, словно для того, чтобы погреться в них.

Потом он обнаружил себя лежащим на полатях, и рядом с ним спал папа, скорчившись, прижав к губам руку, сжатую в кулак. Было еще совсем темно, когда запрягли коней и снова поехали таежной дорогой.

Рядом с санями по снегу бежал на лыжах лесник и весело кричал Карталову:

— У Кривой пади гляди в оба: топко! Там ключи горячие и зимой болотит, а сейчас еще шибче развезло. Если гатить будете, так молодняк не трогайте,— пригрозил: — У меня декрет из волости: кто народный лес губить станет — хватать и, значит, к Советской власти представлять. Вертаться обратно будешь, проверю.

Карталов сердито бормотал:

— Наплодили проверятелей, каждый сучок теперь себя властью почитает.— И свирепо закричал на коней, чтобы обогнать невзлюбившегося ему молодого, недавно назначенного лесника.

Снова тянулась таежная многоверстная чаща бора. Когда обоз ехал горными невысокими кряжами с обнаженными от весеннего солнца и ветра обрывами, Пыжов порой соскакивал с саней и с молотком и берестяной кошелкой бежал к каменной осыпи, торопливо рылся в ней, хватал камни с такой жадностью, как будто это были грибы. Усаживаясь в сани, он раскладывал камни и начинал разбивать их молотком, словно надеялся найти внутри что-то очень нужное и дорогое.

Асмолов перешел в розвальни к папе и сказал, как бы извиняясь:

— Тоскливо, знаете, в одиночестве ехать.

Тима спросил удивленно:

— Так с вами же возчик и Коля Светличный?

Асмолов, не отвечая Тиме, объяснил папе:

— Приятно все-таки: есть возможность поговорить с интеллигентным человеком.

Папа вопросительно поднял брови, но ничего не ответил.

Поудобнее усаживаясь в санях и даже несколько потеснив папу, Асмолов произнес благодушно:

— Если позволите, Петр Григорьевич, один откровенный вопрос в расчете на столь же откровенный ответ: вы мне верите?

— Безусловно!

— Но почему?

— Потому что вы талантливый человек, а истинные таланты не могут не быть с революцией.

— Допустим,— полусогласился Асмолов и, сморщив красивое, холеное лицо, сказал: — Еще один, возможно обидный, вопрос. А если бы я оказался вашим политическим врагом?

Папа внимательно, словно незнакомого пациента, оглядел Асмолова и сказал, прищурившись:

— В таком случае инженерное творчество будет столь же враждебно вам, как и вы революции, а это серьезные противники, и они вас не пощадят.

— Благодарю за откровенность,— поклонился Асмолов.

Папа повторил горячо:

— Ведь вы действительно талантливый человек!

— А вы беспощадный!

— Не я, логика, — сказал папа.

Асмолов помолчал, потом заговорил раздраженно:

— Во время русско-японской войны не хватило угля для нашего флота. Во Владивостокском порту запросили Петербург и получили предписание: «Пополнить все недостающее количество кардифским углем». Чудовищно покупать уголь у англичан, когда Сибирь столь им богата. И в эту войну Россия закупала уголь у англичан. Возили через океан, а? А мы тут имеем бассейн в миллиарды тонн, богатейший в мире,— и, сердито глядя на папу, заявил: —

Только побуждаемый любовью к отечеству, я пренебрег некоторыми своими убеждениями и поверил вам, большевикам, что вы подобного не допустите. Вот, собственно, и все мое политическое кредо,— закончил он со вздохом.

Тиме надоело слушать этот совершенно неинтересный разговор, и он перебрался в сани к Пыжову.

Пыжов приказал сердито:

— Сиди смирно, а то образцы уронишь.— И жадно придвинул к себе груду грязных камней.

Сидя спиной к лошади, Тима смотрел, как медленно отползает назад таежная чаща, и тоскливо думал, что никому до него нет дела и папа, выходит, не очень уж сильно любит маму, раз с таким увлечением разговаривает с Асмоловым, вместо того чтобы разговаривать с Тимой о маме, которая осталась теперь совершенно одна.

Печальные версты пути все больше и больше отдаляли Тиму от мамы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

На третий день обоз остановился на прииске, расположенном на дне глубокой болотистой пади.

Железное сооружение драги плавало посреди болота, и канаты с ее бортов были прикручены к стволам деревьев.

Вопреки тому, что обычно в это время года большие промыслы не работали и только старатели, разведя огромные костры, нетерпеливо отогревали каменисто застывшую землю, прииск оказался действующим.

Долговязый сутулый человек с черными точками вокруг глаз и у крыльев носа отрекомендовался: