Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

…И появилась она, Дина Колесова, именно на следующий день. Простовато-красивое существо лет двадцати четырёх. Валера сразу просёк её женственность, стихию её форм.

— Но если она загнёт, что мечтает переспать, к примеру, с чёртом или с крокодилом, — с меня хватит. Встану и уйду.

Но девушка одним своим присутствием всех как бы очаровала. От неё веяло лёгкостью. И проблема у неё оказалась простенькой — она боялась использовать лифт. Жила на девятом этаже, и приходилось тащиться туда по лестнице. Иногда входила в лифт, но выходила оттуда мокрая, в поту, и голос дрожал, словно она шла на гильотину. Жила она одна, в однокомнатной квартирке. Антон Геннадьевич даже вздохнул с облегчением и стал работать с ней, но как-то заумно для проблемы лифта. Спросил даже, какие части тела у нее дрожали больше, чем другие, когда находилась там. Дина отвечала внятно и логично. А потом попросилась в туалет. Когда она вышла, Валера подскочил к папе.

— Пап, да тут всё просто, чего ты умничаешь? Мне она нравится. Я её быстро вылечу. Трахну её в лифте как следует, и, небось, потом сама будет кататься туда-сюда, как оголтелая.

Антон Геннадьевич хохотнул, но, в принципе, не возражал. «Слава Богу, интерес у него проснулся к кому-то», — подумал он.

Сказано — сделано. Дина Колесова ушла с психоанализа не одна, а с Валерой.

— Я приду только завтра, — шепнул Валера отцу.

А назавтра в квартиру Антона Геннадьевича позвонили и сказали ему, что его сын лежит в больнице с проломом черепа. Получив адрес, Чумранов, как безумный, помчался к сыну. Оказалось, что перепутали. Валера действительно лежал в общей палате с забинтованной головой, но никакого пролома черепа не было и в помине, а просто довольно терпимое повреждение черепной коробки. Валера чувствовал себя респектабельно и сразу заговорил с отцом, причём громко, на всю палату.

— Понимаешь, эту суку я трахнул, конечно, в лифте. Она была на седьмом небе. Привела домой. Стала целовать, плакать от счастья. Говорила, что никогда таких сильных ощущений ни с кем не испытывала. Покушали. А потом она, сука, тихонько подошла ко мне сзади и как бабахнет бутылкой по голове! А потом как будто зарычала и спряталась от меня в клозете.

Антон слушал, выпучив глаза.

— Ну, я что, башка в крови, но на ногах держусь, вызвал «Скорую». Не ломиться же мне за этой в клозет, чтоб мстить… «Скорая» приехала, вызвали милицию, её забрали, а меня — сюда. Вот и весь любовный роман.

— Она сумасшедшая, — пролепетал Антон, побледнев.

— В том-то и дело, что мы с тобой ошиблись. В основном ты меня подвёл. Всё говорил «ерунда», «типичная клаустрофобия». Какая там клаустрофобия, она ненормальная совсем. Когда её взяли из клозета, она только улыбалась и чуть ли не запела, а глаза блуждали, как на луне. А мне говорит: «Жаль, что я тебя, дорогой, не задушила». Диагноз надо правильно ставить, папуль.

Антон Геннадьевич только охал. Больные в палате мрачно молчали.

— Ладно, — проговорил Валера. — Врачи сказали, что через два дня меня выпишут. Успокойся.

В этот же день Антон Геннадьевич дозвонился и узнал, где Дина. Оказалось, она в психушке, исследуют на предмет диагноза. Обещают, что диагноз будет нестандартный, с вывихом.

А перед самым возвращением Валеры домой дедуля Геннадий Петрович расписался со своей молодой Ниночкой.