Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы

— Он вообще всё, что вокруг, не замечает! — закричал Геннадий Петрович, слегка трясясь. — Он не замечает даже, что сегодня сорок дней с ухода на тот свет его двоюродной бабушки, моей любимой сестры… Ему на всё плевать!

Валера смутился.

— Да я вроде помню, дедуль, сегодня сороковой или пятидесятый день, что ли?

— Хам! Ты хоть понимаешь, что произошло?! Она у-мер-ла! — чуть не взвыл дедушка. — Ты понимаешь, что это слово значит и какие последствия?! Да или нет? Ты как к смерти относишься?

— Да никак, — сказал Валера и заржал.

Дедушка Геннадий Петрович онемел. Онемел и его сын Антон. Он же и первый заговорил:

— Кошмар! У моего сына нет ничего святого!

— А что, сказано прикольно, — вдруг возразил дед. — Надо сказать, Валера, что, если вдуматься, очень смелая и даже глубокая мысль. Обязательно расскажу Ниночке об этой концепции…

И Геннадий Петрович вышел.

— Довёл деда, — покачал головой Антон. — Он даже вашим языком заговорил, прикольно, мол. Доведёшь, он ещё свою божественную Ниночку будет гёрлфрендом называть… Прости Господи, слово-то какое омерзительное, как ползучая оккупация…

— Я таких слов не употребляю. А «прикол» — это хорошее русское слово. Деда я теперь уважаю, герой он, по существу.

— Ладно, пойдём на кухню, хоть в чём-то поможешь мачехе.

— Так и быть. Ленке помогу, она баба океистая.

— Опять за своё!

— Почему? Это слово — неологизм, такого слова в английском языке нет. Считай, оно наше.

— Во Франции использование английских слов, тем более на телевидении, запрещено… И показ нефранцузских фильмов ограничен. Вот так надо любить свой язык и свою культуру, иначе погибель…

— Да ладно… Разберёмся…

…За обедом Ленка, дама весьма учёная, очень активно поддержала идею присутствия Валеры на психоаналитических сеансах.

— Валерий, — строго сказала она. — Мы все желаем тебе счастья. А без понимания того, что такое сумасшествие, полное безумие или даже идиотизм, в современном мире не проживёшь. Это же тебе на пользу пойдёт. Выработается реалистичный взгляд на современных людей, и тебе будет легко в любой точке земного шара, куда бы тебя ни занесла судьба…

Валера, однако, возразил:

— Да по фигу мне весь этот земной шар. Да провались он, хоть бы квадратом стал поскорей… Но отцу я дал слово, что буду присутствовать и даже вникать. А то он меня последнее время только паразитом и называет. А я между тем подрабатываю, всё-таки не просто так…

И, быстро откушавши первое и второе, Валера убежал ловить кайф. Елена Викторовна посмотрела почему-то в окно и заметила:

— Антон, ты всё-таки не переборщи со своим фрейдизмом на этих сеансах, а то получится, что сынок мечтал переспать с матерью, дочка отдаётся папаше и тому подобный бред — главное в жизни…

Антон обиделся.

— Должен возразить, современный психоанализ далеко ушёл от фрейдизма с его дешёвкой… Это уже не фрейдизм, а сложное исследование личности во всех её параметрах, не только в сексуальном. Главное там другое…

В дверь позвонили, и вошла Ниночка. Дед бросился ей навстречу и усадил за стол. Антон смутился, но не подал виду. Елене Викторовне Ниночка не очень понравилась. «Слишком уж возвышенная какая-то, не по времени нашему и не по летам её, подумала она, пора бы ей привыкнуть к тому, что эта жизнь — абсурд. Нина, она действительно влюблена в деда, чует моё женское сердце. Ну что ж, очередной абсурд, и только…»

…Психоаналитическое облучение началось на следующее утро и продолжалось несколько дней подряд, по два-три сеанса в день. Договорились, что Валера будет присутствовать хотя бы на одном сеансе в день.

— В конце концов, «облучение» рентгеном психоанализа будет происходить в нашей квартире, — подбадривал отец сыночка. — В домашней обстановке, тебе меньше напряга. Я скажу, что ты мой ученик, — убеждал Антон своего пофигиста, — но от тебя ничего не требуется — сиди в углу и молчи, вникай только.

И Валера стал вникать. Первым в его опыте был человек, считавший, что он на самом деле слон. Дело было так. Только Валера присел в углу, как вошёл старичок, представившийся Журжаевым Николай Николаевичем. Антон встретил его с большой любезностью, но успел подмигнуть сыну. Антон так распорядился, что Валера должен был присутствовать только на сеансах с новыми пациентами, чтобы было понятнее. Старичок скромно сел в кресло и начал:

— У меня очень сложная проблема, господин психоаналитик…

— Не стесняйтесь, выкладывайте всё как есть. У нас приветствуются самые гнусные, омерзительные пороки, и они встречают сочувствие и понимание только у нас…

Старичок вылупил глаза.

— Я не понимаю, о чём вы говорите. Какие сейчас могут быть пороки? У нас, как и у всех, сейчас свобода, и такие понятия, как порок или совесть вообще отсутствуют или, по крайней мере, должны отсутствовать. Есть проблема, а не порок. Вы в каком веке живёте? Сейчас третье тысячелетие, XXI век, а не XIX, не эпоха Толстого или Чехова. Я старичок, старше вас, но я всем существом своим влез в XXI век. Неужели вы так старомодны, не прогрессивны?

Антон покраснел.