Вспоминая недостатки,Не прелести. Чтоб позабыть,Старайтесь в памяти носитьЕе изъян, и самый гадкий.В вас не должна рождать тоскиНарядно-стройная персона,Когда она на вас с балконаГлядит, взмостясь на каблучки.Все это так, архитектура.Один мудрец учил народ,Что половиной всех красотПортным обязана натура.Представьте вашу чаровницу,Чтоб обольщенье побороть,Как истязающего плоть,Которого везут в больницу.Ее себе рисуйте так,А не в фалборочках и складках;Поверьте, мысль о недостаткахЦелительней, чем всякий злак.Ведь ежели припомнишь видИного мерзкого предмета,На целый месяц пакость этаВам отбивает аппетит.Вот и старайтесь вновь и вновьПрипоминать ее изъяны;Утихнет боль сердечной раны,И улетучится любовь.
Теодоро
Какой невежественный лекарь!Какое грубое знахарство!Чего и ждать, когда лекарствоИзготовлял такой аптекарь!Твоя стряпня — для деревенщин.Ты — коновал и шарлатан,Мужик и неуч. Я, Тристан,Себе не так рисую женщин.Нет, для меня они кристальны,Они прозрачны, как стекло.
Тристан
Стекло, и ломкое зело,Как учит опыт нас печальный.Когда вам трудно одному,Я вам помочь берусь свободно;Мое лекарство превосходноМне послужило самому.Однажды — чтоб меня повесить! —Я был влюблен, вот с этой рожей,В охапку лжи с атласной кожей,Лет от рожденья — пятью десять.Сверх прочих тысяч недостатковОна владела животом,Где б уместился, и притомОставив место для придатков,Любой архив, какой угодно;В нее, друг друга не тесня,Как в деревянного коня,Сто греков влезли бы свободно.[114]Слыхали вы — в одном селеСтоял орешник вековой,Где обитал мастеровойС женой и детками в дупле,И то просторно было слишком.Вот так же приютить моглоИ это пузо, как дупло,Ткача со всем его домишком.Ее забыть хотел я страстно(Давно уж время подошло).И что же? Память, как назло,Мне подносила ежечасноТо снег, то мел, то мрамор хрупкий,Левкои, лилии, жасминИ преогромный балдахин,Носивший имя нижней юбки.Я чах на одиноком ложе.Но я решил не пасть в борьбеИ начал рисовать себеВсе то, что на нее похоже:Корзины рыночных торговок,Баулы с почтой, сундуки,Вьюки, дорожные мешки,Где и тюфяк, и подголовок.И словно бы я молвил: сгинь! —Любовь преобразилась в злобу,И я забыл сию утробуНа веки вечные — аминь!А ведь у этой душегубкиЛюбая складка (я не вру!)Могла укрыть в своем жируЧетыре пестика для ступки.
Теодоро
Но где же я изъян найду?В Марселе места нет изъяну.Я забывать ее не стану.
Тристан
Что ж, кличьте на себя бедуИ шествуйте стезей гордыни.