Началось съ воинскаго присутствія. Одинъ за другимъ входили молодые парни, были холостые, но большинство были женатые. Задавались обычные вопросы, записывали и, не теряя времени, такъ какъ много было работы впереди, выпроваживали однихъ и призывали другихъ. Были такіе, которые не скрывали своего огорченія и насилу отвчали на вопросы, какъ бы не понимая ихъ, такъ они были подавлены. Были и такіе, которые притворялись довольными и веселыми. Были и такіе, которые притворялись больными, и были и такіе, которые были точно больны. Былъ и одинъ такой, который, къ удивленію присутствующихъ, попросилъ позволенія сдлать, какъ онъ сказалъ, заявленіе.
— Какое заявленіе? Что теб нужно?
Просившій сдлать заявленіе былъ блокурый курчавый человкъ съ маленькой бородкой, длиннымъ носомъ и нахмуреннымъ лбомъ, на которомъ во время рчи постоянно содрогались мускулы надъ бровями.
— Заявленіе въ томъ, что я въ солдатахъ, — онъ поправился, — въ войск служить не могу. — И сказавъ это, у него задрожали не только мускулы лба и лвая бровь, но и щеки, и онъ поблднлъ.
— Что жъ ты нездоровъ? Чмъ? — сказалъ Порхуновъ. — Докторъ, пожалуйста....
— Я здоровъ. А не могу присягать, оружія брать не могу по своей убжденіи.
— Какое убжденіе?
— А то, что я въ Бога врую и Христа врую и убійцей быть не могу...
Иванъ Федоровичъ оглянулся на сотоварищей, помолчалъ. Лицо его сдлалось серьезно.
— Такъ, — сказалъ онъ. — Я вамъ (онъ сказалъ уже вамъ, а не теб) доказывать не могу и не считаю себя къ этому обязаннымъ, можете или не можете вы служить. Мое дло зачислить васъ какъ принятаго. А свои убжденія вы выразите ужъ своему начальству. Слдующій...
Воинское присутствіе протянулось до двухъ часовъ. Позавтракавъ, опять взялись за дла: създъ земскихъ начальниковъ, потомъ тюремное, и такъ дальше до пяти часовъ.
Вечеръ Иванъ Федоровичъ провелъ на своей квартир, сначала подписывая бумаги, а потомъ за винтомъ съ Предсдателемъ, Докторомъ и воинскимъ начальникомъ. Поздъ шелъ рано утромъ. Не выспавшись, онъ всталъ рано утромъ, слъ въ поздъ, вышелъ на своей станціи, гд ждала его прекрасная, съ бубенчиками тройка караковыхъ своего полурысистаго завода и старый кучеръ едотъ, другъ дома. И къ девяти часамъ утра подъзжалъ мимо парка къ большому двухъэтажному дому въ Порхунов-Никольскомъ.
3.
Семья Егора Кузьмина состояла изъ отца уже старющаго и пьющаго человка и меньшаго брата, старухи матери и своей молодой жены, на которой его женили, когда ему было только восемнадцать лтъ. Работать ему приходилось много. Но работа не тяготила его, и онъ, какъ и вс люди, хотя и безсознательно, но любилъ земледльческій трудъ. Онъ былъ способный къ умственной дятельности человкъ и въ школ былъ хорошимъ ученикомъ и пользовался всякимъ часомъ досуга, особенно зимой, чтобы читать. Учитель любилъ его и давалъ ему книги образовательныя, научныя и по естественнымъ наукамъ, и по астрономіи. И когда ему еще было только семнадцать лтъ, въ душ его совершился измнившій все его отношеніе къ окружающему переворотъ. Ему вдругъ открылась совершенно новая для него вра, разрушившая всё то, во что онъ прежде врилъ, открылся міръ здраваго смысла. Поражало его не то, что поражаетъ многихъ людей изъ народа, когда для нихъ открывается область науки — величіе міра — разстоянія, массы звздъ, не глубина изслдованія, остроумныхъ догадокъ, но поразило, главное, больше всего здравый смыслъ, признаваемый обязательнымъ для всякаго познанія. Поразило то, что надо врить не тому, что старики сказываютъ, даже не тому, что говоритъ попъ, ни даже тому, что написано въ какихъ бы то ни было книгахъ, а тому, что говоритъ разумъ. Это было открытіе, измнившее всё его міровоззрніе, а потомъ и всю его жизнь.
Скоро посл этого къ нимъ пріхавшіе на праздникъ изъ Москвы жившіе тамъ на завод молодые люди ихъ деревни привезли революціонныя книги и свободныя рчи. Книги были: Солдатскій подвигъ, Царь голодъ, Сказка о четырехъ братьяхъ и Пауки и мухи. И книги эти подйствовали на него теперь особенно сильно.