Том 3. Растратчики. Время, вперед!

И это «по тачкам» получилось у него совсем как «по коням». Вышло точь-в-точь так, как не раз выходило в таких случаях у старшего бригадира Ханумова. Ищенко первый бросился к своей тачке. Хлопцы последовали за ним. Они мигом рассыпались по фронту работы, и каждый — с лопатой или с тачкой — занял заранее назначенное место.

Ищенко внимательно осмотрел расстановку, подсчитывая шепотом про себя число хлопцев в каждом пункте. «Моторист — раз. Два — на песке и два — на тачках. Два — на цементе, два — на тачках. Два — на щебенке и два — на тачках…»

— Стой! — закричал он. — Стой!

Положение со щебенкой меняло дело. Два человека на щебенке — слишком мало. Эту точку необходимо укрепить.

Бригадир быстро, в уме, сделал перерасчет. Ему надо было выкроить двух лишних ребят на щебенку. Лишних не было, но можно было ослабить другой, более благополучный пункт.

Эта же самая мысль тотчас пришла и другим.

— На щебенке — маловато! — закричал Сметана.

Маленький Тригер «нажимал» на монтеров. Вместе с тем он, не переставая, следил за расстановкой бригады.

— Двух на щебенку! — сказал он поспешно.

Ищенко наморщил лоб.

Его решение было точным и четким:

— Одного — с песка, одного — с желоба. Саенко, Загиров — на щебенку добавочными.

Корнеев напряженно прошагал мимо, бормоча в сторону:

— Шевелитесь — шевелитесь — шевелитесь…

Оля Трегубова вызывающе и обворожительно блеснула глазами.

— А ну, Саенко, Загиров, — крикнула она площадным бабьим голосом, — а ну, докажите, какие вы ударники! Снимите с себя пятно!

Саенко и Загиров не двинулись с места.

Корнеев еще напряженнее прошагал обратно. Он нервно подергивал носом. Теребил ремешок часов.

— Ребятки — ребятки — ребятки…

Саенко — широкоштанный, сонный — стоял вольно, опустив плечи и слегка расставив ноги. Он нагло посматривал на бригадира. Он усмехнулся презрительно, но напряженно.

Затравленно озирался по сторонам Загиров. У него в кармане лежала десятка, только что, по дороге, полученная от Саенко в долг.

Ищенко сумрачно посмотрел на товарищей.

— Саенко, Загиров — на щебенку добавочными, — не торопясь, повторил он.

Они молчали.

Ищенко оглянулся вокруг.

Собирались любопытные. Он заметил невдалеке золотую тюбетейку Ханумова. Он почернел. Резкая косая черта изуродовала его лицо, как шрам.

— Ну! — сказал он негромко.

Саенко с отвращением посмотрел мимо него вдаль,

— Чего ты на нас нукаешь? Мы тебе что — лошади? Может, ты нас купил или нанял?

— Работать отказываетесь?

— А ты нам башмаки специальные выдал, чтобы мы по щебенке последние лапти рвали?

— Чего?

— То самое, что слышишь.

— Об спецбашмаках надо говорить после смены.

Ищенко был потрясающе спокоен. Он едва сдерживался. Но кулаки его были опутаны веревками вздутых жил.

Саенко вольно играл плечами.

— Ты нам спецбашмаки выдай.

— Говори за одного себя.

— Как это я могу говорить за одного себя? — закричал Саенко «жлобским» голосом и схватил себя за грудь. — Как это я могу говорить за одного себя, когда мой товарищок, может быть, ходит раздетый-разутый и стесняется просить? Верно, Загиров?

Загиров стоял серый. У него мелко дрожали шафранные пальцы.

— Видите — ему совесть не позволяет, он стесняется. Покажь им, Загиров, свои дырки.

— Где же я вам сейчас достану башмаки? — чуть не плача от ярости и от необходимости сдерживать эту ярость, проговорил Ищенко. — Становитесь оба на щебенку, а за башмаки после смены поговорим. Не хочете?

— Не станем.

— Ты, Саенко, за одного себя лучше ручайся.

— Я за нас обоих ручаюсь. Как я — так и он. Верно, Загиров?

Загиров молчал в оцепенении.

— Так вы перед всей бригадой отказываетесь становиться?

— Даешь башмаки!

Мося рванулся к Саенко.

— Стой!

Ищенко на лету перехватил Мосину руку и сжал ее так, что Мося весь вывернулся и присел на корточки. Он скрипел зубами:

— Пусти… Пусти… Пускай мне больше не видеть белого света… Пусти меня к этой курве…

— Они на барахолке свои башмаки позагоняли! — отчаянным голосом закричала Оля Трегубова и вся, до корней волос, стала пунцовой.

Корнеев еще быстрее прошел, глядя в сторону.

— Времечко — времечко — времечко…

— Не станете? — спросил Ищенко с нечеловеческим спокойствием.

Налитыми кровью глазами он смотрел на Саенко и в то же время видел, как Ханумов, усмехнувшись и махнув рукой, повернулся и пошел небрежно прочь, блестя своей золотой тюбетейкой.

Саенко напряженно улыбался.

— Как я — так и он. Без ботиночек не станем. Факт.

Ищенко задыхался.

— Что ж вы нас — зарезать перед всеми строителями хочете? Насмешку с нас сделать?. Чтоб в глаза людям не смотреть?. Как раз в такую авторитетную смену?. Есть у вас какая-нибудь совесть, товарищи?

Он готов был плакать.

А Саенко продолжал стоять, мешковато опустив плечи и нахально облизывая выпачканные анилином губы.

— Можешь нам посыпать на хвост соли!.

— Подавись! — крикнул Нефедов.

Он быстро сел на пол и стал рвать шнурки своих башмаков.

— Брось, Саша, — спокойно сказал Тригер.

Он быстро подошел вплотную к Саенко.

Не глядя на пего и до крови закусив губы, он вырвал из его рук лопату, твердо хлопая по настилу сандалиями, пошел к щебенке и со звоном ударил лопатой в кучу.

— Правильно, — сказал Сметана.