Том 3. Повести и рассказы

Скучными и холодными казались институтские стены. Однообразны были дни и ночи. В семь часов будил Верочку назойливый колокол, в восемь пили чай институтки – и хлеб казался сухим и невкусным, потом – уроки, перемены, танцы: утомленные учителя в потертых вицмундирах; классные дамы, жалкие и мнительные.

Чахлый сад институтский не был похож на сад ивинский, кудряворазвесистый и нежноблагоуханный.

Верочка училась хорошо и легко, но смотрела на мир институтский исподлобья, как зверек, попавшийся в злые сети. Ночью снились ей отец, портрет мамы прекрасной, Настасьюшка и таинственная Лукия… Подруг Верочка дичилась, и только одна, Любочка Груздева, нравилась ей…

Черноволосая, смуглая, с диким блеском в темных глазах, Любочка, как тлеющий уголек, светилась в институтских сумерках. И ей понравилась нежная, мечтательная Верочка. Девочки подружились.

Они ходили, обнявшись, по длинному институтскому коридору и рассказывали о своей жизни там, на свободе… У отца ее был хутор в степи и конный завод. Любочка уже умела ездить верхом, и у нее сверкали глазенки, когда припоминалась ей степь, ковыль, ветер, пахнущий клевером… Любочка рассказывала про мать свою с радостной любовью, как про подругу. Верочка завидовала ей, вспоминая портрет мамы прекрасной в отцовском кабинете.

Они клялись в верности. Иногда вели разговоры странные, озираясь, чтобы кто-нибудь не подошел и не подслушал.

Начинала обыкновенно Верочка.

– Послушай, что я тебе скажу, – шепотом говорила она, остановив подругу где-нибудь в углу сада, – ты умеешь Богородицу видеть?

– Нет, не умею… А ты разве умеешь?

– Умею.

– А как?

– Вот когда я спать ложусь, я все думаю, думаю: пусть ко мне Богородица придет и меня благословит.

– Ну?

– Вот она и приходит.

– Во сне?

– Не знаю, – говорит Верочка задумчиво, – сначала я сплю, это правда, а потом, как будто и не сплю. Только я очень хорошо вижу. Моя мама покойная на нее похожа.

Любочка почти ничего не читала, а Верочка уже много книг успела прочесть.

И вот, по ночам, когда все засыпают, Верочка перебирается на постель к подруге и рассказывает ей разные истории, какие знает из книг, а иные сама сочиняет, и верит, что где-то прочла их.

Потом, прижавшись друг к другу нежно, они целуются. Любочка спрашивает иногда:

– Ты слышишь, Верочка, как у меня сердце бьется?

– Слышу.

– А у тебя в ногах приятно бывает, когда я тебя целую?

– Бывает.

В сладостном томлении засыпают они. А утром будит их скучный колокол и зовет в унылые классы.

Но вот наступила весна и в институтском саду слышен был веселый воробьиный гомон. В конце мая, после экзамена, вошла в дортуар классная дама и вызвала Верочку.

– За вами приехала ваша тетя.

– Какая тетя.

– Μ-me Ивина, Юлия Петровна.

Верочка не знала никакой тети.

Оказалось, что Юлия Петровна Ивина не кто иной, как Жюли. Она вышла замуж за Ипатия Андреевича, растолстела и теперь избегала говорить по-французски.

– Верочка. Вы не ожидали? Я ваша тетя… La roue de la fortune! Mais… Mais…[2] Мы будем друзьями…

Верочка молчала.

Тогда француженка широко открыла свои серые пустые глаза и повела напудренным носом.

– О! Вы молчите?.. Mais… Je vous aime![3]

Верочка улыбнулась.

– Дитя мое! – патетически крикнула Жюли, прижимая Верочку к своей располневшей талии. – Вы не изменились. Vous êtes toujours charmante![4] И… И… Вы знаете, ma mignone[5]? Половина имения принадлежит вам… Ипатий Андреевич опекун.

Верочка получила отпускное свидетельство и побежала проститься с Любочкой. Целуясь, она заплакала.

Верочка шептала на ухо подруге:

– Не изменяй мне.

А та опять целовала ее и бормотала, смеясь и плача:

– Верочка у тебя слезы соленые. А у меня?

– И у тебя тоже…

Коляска ожидала Ивиных на постоялом дворе Лелюка. Когда Верочка увидела рыжеусого кучера Максима и пару знакомых вороных, сердце ее сжалось мучительно и сладостно, и ей захотелось поскорее попасть в усадьбу, обнять Настасьюшку, послушать Лукию…

Максим поил вороных, запрягал их, а сам рассказывал об усадебных новостях: прошлогоднюю плотину снесло – новую строят; Ипатий Андреевич две сенокосилки купил; старый батюшка на Святой помер, – теперь молодой, по воскресеньям поучительные слова говорит…

Пришел на двор к Лелюку городской дурачок Фомушка, звеня веригами; сел посреди двора и запел тоненьким голосом:

Богородица Дева
По полю гуляла
Цветочки сбирала…

Было три часа, когда Жюли и Верочка уселись в коляску, закутавшись от пыли в полотняные халаты.

Вот миновала коляска скучный пригород, казармы, амбар казенный с надписью «Неприкосновенный запас энского пехотного полка».

Теперь простор, поля.

Вороные бегут бодро; приятно покачивает коляску; пыли меньше.

Вот чернеют поля, распаханные под озимые; вон плантация бурака Баулеровской экономии; вот гречиха… На перекрестке, у криницы, сел на перекладину стервятник и озирается, поводя кругло желтыми глазами.

Потом въезжает коляска, по шаткому мосту, через балку в село Удалое. Прошли девки, одетые пестро, с тяпками, должно быть с поденщины. За углом казенки кто-то высоким голосом пел жалобную песню.